Лирика

Налицо аномалия – счастье приходит осенью.
Оживает листва, пораженная летней проседью, –
Знойным утром, безоблачной ночью, клеймом полуденным.
Задыхаешься. Кажется, веки взорвутся бубнами.
Жмешь на паузу. Ищешь слова. Передышка. Легкие…
Огнекрылым драконом сожженное небо блёклое
Распускается синей фиалкой, грозится облаком.
Прислониться. Прикинуться тенью. Остаться около
Твоего отражения, в этом пруду забытого.
Согревая молитвой петроглифы первобытные,
Улыбаешься времени – сыплется, стрелки бегают.
Им все некогда.

Ксения Ермолаева

После волчьей ночи волчий встаёт рассвет,
распрямишься – холод коснётся ожогом щёк,
и на «есть кто живой?» - тишина упадёт в ответ,
и в отчаянье будешь кричать и кричать ещё

вымерять пространство, ставить свой копирайт
на чахотке дня, багряном пятне зари,
и контрастною будет реальность, как black and white,
эта ядерная зима у тебя внутри

запрокинешь слово, в небо вперяя взгляд,
а до неба – гарь и обугленные леса,
и над ними остовы птиц и зверей парят
и настраивают умершие голоса

капельмейстер делает жест, капельмейстер – боль,
звук рванётся остро, будто голодный стерх,
и когда тебе кажется: ты обратился в ноль,
это просто спираль и просто движенье вверх

Светлана Чулочникова

Я раньше думала, что любовь – это взаимопроникновение,
Когда без него, второго, и дышится-то едва,
Когда он перед тобой становится на колени, и
Шепчет какие-то возвышенные слова,
Когда внутреннее зрение
И желание нутряное
«будь со мною»

Обостряются, высвечиваются, прорастают в тебя корнями,
Сорным мятликом, горькой мятой, тяжелым кленом,
Осязанием, когда встретили и обняли,
Обонянием, свежим ветром, одеколоном,
Обаянием весеннего
Солнца раннего.

Зверем раненым,

Когда все закончилось, ты выходишь без сил из чащи,
Которую сама же любовью своей сажала,
Где каждая веточка – памятка, нож и жало,
И тем больнее, чем чаще

Ветер шелестит листьями,
Нотами, письмами.
Ты закрываешь уши, глаза, упиваешься этой болью.
Убегаешь в поле.
________
На самом деле любовь – это свобода передвижения,
Перекати-поле, лети, куда тебе хочется,

Понимая, что нет абсолютного одиночества,
А, впрочем, и абсолютного единения тоже нет.

А есть лишь усталость, она острием кинжала
Срезает мне память – поэтому именно
Я вздрагиваю, когда он называет меня по имени,
И я прошу его не «будь со мной», а «удержи меня,
Измени мою жизнь вместе со всеми ее режимами
Так, чтоб никуда я не убежала».

sphandra

Мне не о чем больше тебе сказать,
Но помнить о светлом гораздо проще,
Раз райские кущи в земные рощи
Не переродятся. Легка ли кладь
Потерянной мысли?…Обрывки слов
По небу разбросаны – облаками…
И в горле уже не комок, а камень,
А каждая фраза – ни в глаз, ни в бровь,
Безликими чайками – мимо, но
Опять и опять открываю короб,
В котором, за древним резным декором,
Обложено прошлое мягким льном.
Оно то прозрачнее, то темней
В изменчивых отсветах разных смыслов…
А память, песчинками колких мыслей -
Уносится ветром ушедших дней,
И в знобкой зависнувшей тишине,
Готовой взорваться, как старый порох,
На грани сознания – тихий шорох:
«Мне не о чем больше…
Больше не…«

© Алина Марк

Чувств обнуляя даты...

Холодно стало, пусто-
тает надежды мизер...
Пальцы сожму до хруста
сбросив с пюпитра листья
в тремоло нот бескрылых,
к лунным слезам рояля.
Помню - когда то было...
знаю - нельзя исправить…

Сердце в бреду агоний,
горечью липкой гложет,
зябнут мои ладони-
капля тепла ничтожна.
Стеблями повилики
память проникла в душу,
кровоточащим бликом
суть обнажив наружу,

Плачет размытым ливнем,
впрок обнуляя даты-
страх бессловесным слизнем
бьется в груди набатом.
И не звучат мотивы-
стонут надрывно звуки,
пальцы играют "мимо"
тему прощальной фуги...

(Таша Романова)

***
Честнее, проще.
Еще честнее, еще проще.
Изощренней. Изощренней до предела.

Скамейка. Пыль. Моя седая мама.
Какой-то летний день.
С годами в сумке накопилось хлама:
Напёрсток, бюллетень,
Закладка, линза, погнутая пряжка,
Идущие часы,
Кусочек дерева… (Ведь было слово… Плашка.),
Карманные весы.

И женского, совсем уже немного:
Заколка, зеркальце. И всё.
Однажды в нём увидела ты Бога.
И всё.

Твой образ, твоё тихое подобье,
Бегущие как речка в золотой пыли,
Всё материнское, всё твоё вдовье,
Безделицы твои.

Как бы сказать… Мы любим больше малость.
И малости мы так нужны.
Заколка, зеркальце. И что ещё осталось?

Мне снятся сны.

Мне снится, как ты что-то напеваешь,
Как ты читаешь длинное письмо,
Как ты блокнотик голубой листаешь,
Как ты сидишь в кино.

Ты не одна была. Ты встанешь со скамейки,
Ты сумочку возьмёшь.
Ты здесь была. Ты будешь здесь навеки…

Всё это ложь.

Всё изощреннее. Всё – голуби и солнце,
Всё – образ твой, всё – облик детский твой.
Когда уйдёшь ты, что мне остаётся?
Заколка и напёрсток неживой?

Когда уйдёшь ты, сумочку оставив
Бессмысленных и дорогих вещей -
Я всё возьму. И вот она пустая.
И пусто в памяти, и пусто на душе.

И пусто в этом беспощадном свете
Надёжных вымыслов, объятий дорогих.
Разбито зеркало. Играют линзой дети.
И игры памяти. Мне не дано других.

Всё проще.
Видит Бог, всё проще.
И ты сидишь в кино.
И я люблю тебя и вижу я всё больше.
Хоть свет погас давно.

(Гришаев Андрей)

Ещё не облетел последний лист,
Ещё тревожат летние сюжеты,
И гриб в лесу упруг и маслянист.
Ещё не облетел последний лист,
Перебирает струны гитарист.
Зачем в романсе всё грустней куплеты?
Ещё не облетел последний лист,
Ещё тревожат летние сюжеты.

Зачем в романсе всё грустней куплеты?
Добавят вьюги жара для румян.
И росчерком – дымок от сигареты.
Зачем в романсе всё грустней куплеты,
Когда и души, как леса, раздеты,
И целый вечер без вина ты пьян?
Зачем в романсе всё грустней куплеты? –
Добавят вьюги жара для румян.

И целый вечер без вина ты пьян…
А ночи всё короче и короче…
И вот уже сиреневый дурман…
И целый вечер без вина ты пьян,
Но, как нарочно, ласковый тиран
Всерьёз твои слова принять не хочет.
И целый вечер без вина ты пьян.
А ночи всё короче и короче…

Всерьёз твои слова принять не хочет…
Но разве кто остудит летний зной?
Он пламенем в глазах вовсю клокочет.
Всерьёз твои слова принять не хочет,
Но, замирая, разбирает почерк
Звезды летящей, молнии резной.
Всерьёз твои слова принять не хочет?..
Но разве кто остудит летний зной!


© Татьяна Шумилова

...ремарки Ремарка.

Белой полночи тень...
Поседевшим мальчишкой,
Наглядевшись на крылья и арки мостов,
На простуженной кухне общаешься с книжкой,
Рассыпая пыльцу с верхних срезов листов.
Этот лиственный мир испещрён запятыми,
Постранично нанизан на главную нить.
На бессмертный сюжет – умирать молодыми -
Ляжет картой надежды желание жить.
Препинания знаки сжигаемы страстью,
Вспыхнет карточный домик, займётся крыльцо...
Красноватый закат оживёт и погаснет,
Осветив напоследок любимой лицо.
Целовала в слова, что тебе говорил я,
На бубновых гадала седых королей...
Все ремарки закончились, Эрих Мария!
От бумажной любви возвращаюсь к своей...

(Александр Соколофф)

Небо и волны, а между ними мост -
Грань единенья бешеных двух стихий.
Если строптивый ветер дожди унёс,
В гавани тихой впору писать стихи.

Для расставанья сотня нужна причин,
Чтобы остаться – хватит всего одной.
Я уходила, бросив на стол ключи,
Крикнув с порога: «Холодно. Дверь закрой».

©Татьяна Шутко

сонное счастье не слышно уху.
осень крадется легко и глухо,
смотрит загадочно через лупу.
время – нектар для смешных и глупых.
небо – псалтырь для блаженных сердцем.
для остальных – немезида с перцем –
анестезия. что твой анамнез?
мне амнезия покажет палец –
и засмеется, запляшет утро.
вера дождливо-ненастным сутрам
тает. в воскресных кофейных дебрях
ты, заблудившись, откроешь дверь мне.
верю-не-верю. да будет слово
солнечным и голосяще новым,
как угодившая прямо в лунку
спелая ягода puolukka.

Ксения Ермолаева

Мир, что к конькам в придачу – новеньким – так велик,
с возрастом оказалось – это совсем некстати...
жизнь, дорогая Герда, – скомканный черновик,
на чистовик, наверно, сердца уже не хватит

снова тебе маячит крестный ледовый путь –
повремени немного, притормози, сестрица,
холод не милосерден – ну же, не позабудь –
шубку возьми с собою, шапочку, рукавицы

…помнишь ли ты начало – розы в цвету, тепло,
ласковый полдень, лето, детство – медовый пряник?
бабушкина мансарда, ласточкино крыло,
дождь зашуршит по крыше, гром барабанно грянет?

дальше сюжет известен, вечно-неотвратим –
зимняя площадь, бегство в облаке белых конниц…
он ведь не станет, Герда, ни на чуть-чуть другим –
грустный реестр морщинок, слёзных седин, бессонниц

он ведь не станет легче – этот сизифов труд:
смерти идти навстречу, плакать, отогревая...
всё повторится, Герда, лавры тебя не ждут,
разве поймёшь ещё раз: больно – пока живая

разве ещё рванёшься – иней с виска смахнуть,
губы найти губами, поцеловать незряче –
вот и всего-то счастья выбравшим этот путь…
мальчики не взрослеют
...и никогда не плачут

Светлана Холодова