Лирика

Над негой горячих рук
Качаются сумрак и тень.
Вчера ты устала, мой друг.
Вчера был не лучший день.
Уйдём из него навсегда:
В плечо мне щекой уткнись,
И грусть не оставит следа
Морщинками вкруг ресниц.
Мир скомкался, невесом.
Но что за недобрый знак?
-Неясный, тревожный сон
Дыханье твоё напряг.
Уйдём из него навсегда:
Боль радостью искупи,
И страх не оставит следа.
Не бойся, я рядом, спи.

Владимир Меломедов

Из тысяч дорог предо мной
лишь одна ведёт к тебе.
Из тысяч обид виной
разлуки лишь одна была в судьбе.
Из тысяч глаз, холодных и грустных,
лишь одни остались твои,
которым всегда было скучно
говорить со мной о любви.
Из тысяч стихов, мною придуманных,
лишь единицы не для тебя.
Из тысяч поцелуев необдуманных
я лишь твои сохранила любя.

[Мышка]

Быть маленьким теплым зверьком,
Зарывшимся в рыжий мех,
Воруя твой запах тайком,
Молча, вдали ото всех,
Обманчиво-легким глотком
Вобрать в себя счастья миг
(А небо – ажурным платком…
И строчки любимых книг…)
Держать, не дышать, хранить
В легких добычей ценной…
Ты чувствуешь эту нить –
От нас и ко всей Вселенной?

Аннабель Ли

Диана - как это красиво!
Охотница - какая сила
В прекрасном имени твоем,
Что носишь ты всю ночь и днем;

Что прибавляет в жизни красок
Веселых, теплых, озорных.
Мурчит, как-будто много ласок,
Таких - как звезды - неземных.

Прольется дождик в поле чистом,
Ромашки вымоет водой,
И нежно, из-за гор плечистых
Пробьется лучик золотой.

Сначала он в глаза заглянет,
Чуть губ коснется, озорной,
Ласкать и греть он руки станет,
У ног окажется, чудной...

Enna DP

Добавлено:
Звери дикие и попЫ безликие
В нас соменья посеяли и страхи великие,

Жрали сотнями души полные,
Глаза ясные, сердца чистые,
Брали и сносили головы
Буйные, без проседи. Быстрые
Ноги топали, руки хлопали,
И стояли вокруг все плечистые.

Залукавили, несправдивили -
Это нынче нам честным кажется.
Истоптали и изнасиловали -
Всё попеть бы да покуражиться...

Enna DP

Пусть еще не поставлена точка,
Но любви не ютиться в мечтах,
Пусть вздыхают сонетные строчки.
Но ночами не мучает страх
От того, что тебя не увижу
Никогда. Никогда не смогу
Притвориться, что ненавижу.
Улыбнувшись, я мило солгу.
И пусть ты никогда не узнаешь,
Что когда-то была я твоей.
Ах, если б ты знал, что летаешь!
Ах, если б была я смелей!

Марина Д

Атрофировались крылья. Взгляд потух...
Стержень внутренний /из стали/ вдруг обмяк...
Затянулась ночь... Когда ж споёт петух?…
Где на чёрный день припрятанный коньяк?
Пригублю... А лучше - залпом!
Жжет внутри…Не спиртное. Привкус умерших надежд…
Пузырится кровь, на сердце – волдыри,
Что «люблю тебя» - винительный падеж.
Надо мною кружит стая воронья…
Пострелять бы… Только сбился мой прицел…
Жаль, коррозией разрушена броня,
На потерянность в крови нет антител…
Не старайтесь. Не застать меня врасплох.
Не по мне колокола пока звонят…
И, пожалуй, мой расклад не так уж плох,
Если кто-то молит Бога за меня…

Наталья Маржан

Может, Бог даст, я тебе приснюсь,
тенью прильнув к плечу.
Может, зегзицею обернусь,
в сени твои влечу,
у изголовья начну стеречь
утренний трепет век,
чтобы тебе одному
предречь мафусаилов век.
Пересыпаю цепочку дней
сумрачных по ночам.
На расстояньи и впрямь видней
лучшее из начал.
Но продолжение - за дверьми,
коих не отпереть.
В птичьем обличьи меня прими -
в нем и останусь впредь.
Кошка-сластена в твоем саду
зарится на птенца.
Я на траву перед ней паду,
словно глотнув свинца -
вот мне и место отведено:
кошка твоя сыта.
Не пережёвано лишь одно
перышко из хвоста.
Ты подбери его, наклонясь,
вникни в узор цветной.
Видишь, насколько бесплотна связь
между тобой и мной?
Слётка-птенца подержи в горсти,
радуясь, что спасён,
и о судьбе моей не грусти:
это всего лишь сон...

Галина Гридина

Пустота выедает мне душу
Дикой болью — волна за волной...
Твою мать, я ни капли не трушу! —
Я, как прежде, справляюсь с собой:
Буду слать в темноту sms-ки,
К черту нюни: «любя — не любя»,
Буду дерзкой, циничной и резкой,
Буду лгать, презирая себя,
Всё, что есть, вместе с сердцем разрушу,
Споря с Богом, ругаясь с судьбой...
Пустота
Выедает мне
Душу
Дикой болью —
Волна
За волной.

Алена КРИВЕЦКАЯ

Твои глаза, как этот миг, просты,
Как этот миг, сложны и непонятны…
Их взор парит… А солнечные пятна
Ложатся на нелепые холсты
Неистребимой шатии арбатной,
На всплески лиц, средь гамной пестроты,
На жизнь, в которой солнцем стала – ты,
В которой всё до ясности невнятно –
Как этот миг… Вдруг показалось мне,
Что подглядел я это в чьём-то сне –
Волшебном сне полузабытой сказки…
Но мяч земной летит к тебе – лови!..
И я пишу признание в любви,
В палитре сердца смешивая краски…

Александр Пелипенко

К ***

Я не унижусь пред тобою;
Ни твой привет, ни твой укор
Не властны над моей душою.
Знай: мы чужие с этих пор.
Ты позабыла: я свободы
Для зблужденья не отдам;
И так пожертвовал я годы
Твоей улыбке и глазам,
И так я слишком долго видел
В тебе надежду юных дней
И целый мир возненавидел,
Чтобы тебя любить сильней.
Как знать, быть может, те мгновенья,
Что протекли у ног твоих,
Я отнимал у вдохновенья!
А чем ты заменила их?
Быть может, мыслею небесной
И силой духа убежден,
Я дал бы миру дар чудесный,
А мне за то бессмертье он?
Зачем так нежно обещала
Ты заменить его венец,
Зачем ты не была сначала,
Какою стала наконец!
Я горд!- прости! люби другого,
Мечтай любовь найти в другом;
Чего б то ни было земного
Я не соделаюсь рабом.
К чужим горам, под небо юга
Я удалюся, может быть;
Но слишком знаем мы друг друга,
Чтобы друг друга позабыть.
Отныне стану наслаждаться
И в страсти стану клясться всем;
Со всеми буду я смеяться,
А плакать не хочу ни с кем;
Начну обманывать безбожно,
Чтоб не любить, как я любил,-
Иль женщин уважать возможно,
Когда мне ангел изменил?
Я был готов на смерть и муку
И целый мир на битву звать,
Чтобы твою младую руку -
Безумец!- лишний раз пожать!
Не знав коварную измену,
Тебе я душу отдавал;
Такой души ты знала ль цену?
Ты знала - я тебя не знал!
1832

Михаил Лермонтов. Избранное.

Добавлено:
Баллада о ненависти и любви.

Метель ревет, как седой исполин,
Вторые сутки не утихая,
Ревет как пятьсот самолетных турбин,
И нет ей, проклятой, конца и края!

Пляшет огромным белым костром,
Глушит моторы и гасит фары.
В замяти снежной аэродром,
Служебные здания и ангары.

В прокуренной комнате тусклый свет,
Вторые сутки не спит радист,
Он ловит, он слушает треск и свист,
Все ждут напряженно: жив или нет?

Радист кивает: - Пока еще да,
Но боль ему не дает распрямиться.
А он еще шутит: мол, вот беда –
Левая плоскость моя никуда!
Скорее всего, перелом ключицы…

Где-то буран, ни огня, ни звезды
Над местом аварии самолета.
Лишь снег заметает обломков следы
Да замерзающего пилота.

Ищут тракторы день и ночь,
Да только впустую. До слез обидно.
Разве найти тут, разве помочь –
Рук? в полуметре от фар не видно?

А он понимает, а он и не ждет
Лежа в ложбинке, что станет гробом.
Трактор, если даже придет,
То все равно в двух шагах пройдет
И не заметит его под сугробом.

Сейчас любая зазря операция.
И все-таки жизнь покуда слышна.
Слышна ведь его портативная рация,
Чудом каким-то, но спасена.

Встать бы, но боль обжигает бок,
Теплой крови полон сапог,
Она, остывая, смерзается в лед.
Снег набивается в нос и рот.

Что перебито? Понять нельзя.
Но только не двинуться, не шагнуть!
Вот и окончен, видать, твой путь!
А где-то сынишка, жена, друзья…

Где-то комната, свет, тепло…
Не надо об этом! В глазах темнеет…
Снегом, наверно, на метр замело,
Тело сонливо деревенеет…

А в шлемофоне звучат слова:
- Алло! Ты слышишь? Держись, дружище! –
Тупо кружится голова…
- Алло! Мужайся! Тебя разыщут!..

Мужайся? Да что он, пацан или трус?!
В каких ведь бывал переделках грозных.
- Спасибо… Вас понял… Пока держусь! –
А про себя добавляет: “Боюсь,
Что будет все, кажется, слишком поздно…”

Совсем чугунная голова.
Кончаются в рации батареи.
Их хватит еще на час или два.
Как бревна руки… Спина немеет…

- Алло! – это, кажется, генерал.
- Держитесь, родной, вас найдут, откопают… -
Странно: слова звенят, как кристалл,
Бьются, стучат, как в броню металл,
А в мозг остывший почти не влетают…

Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,
Как мало, наверное, необходимо.
Замерзнув вконец, оказаться в тепле,
Где доброе слово да чай на столе,
Спирта глоток, да затяжка дыма…

Опять в шлемофоне шуршит тишина.
Потом сквозь метельное завыванье:
- Алло! Здесь в рубке твоя жена!
Сейчас ты услышишь ее. Вниманье!

С минуту гуденье тугой волны,
Какие-то шорохи, трески, писки,
И вдруг далекий голос жены,
До боли знакомый, до жути близкий!

- Не знаю, что делать и что сказать.
Милый, ты сам ведь отлично знаешь,
Что, если даже совсем замерзаешь,
Надо выдержать, устоять!

Хорошая, светлая, дорогая!
Ну как объяснить ей в конце концов,
Что он не нарочно же здесь погибает,
Что боль даже слабо вздохнуть мешает
И правде надо смотреть в лицо.

- Послушай, Синоптики дали ответ:
Буран окончится через сутки.
Продержишься? Да?
- К сожалению, нет…
- Как нет? Да ты не в своем рассудке!

Увы, все глуше звучат слова.
Развязка, вот она, - как ни тяжко,
Живет еще только одна голова,
А тело – остывшая деревяшка.

А голос кричит: - Ты слышишь, ты слышишь?!
Держись! Часов через пять рассвет.
Ведь ты же живешь еще! Ты же дышишь?!
Ну есть ли хоть шанс?
- К сожалению, нет…

Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.
Как трудно последний привет послать!
И вдруг: - Раз так, я должна сказать! –
Голос резкий, нельзя узнать.
Странно. Что это может значить?

- Поверь, мне горько тебе говорить.
Еще вчера я б от страха скрыла.
Но раз ты сказал, что тебе не дожить,
То лучше, чтоб после себя не корить,
Сказать тебе коротко все, что было.

Знай же, что я дрянная жена
И стою любого худого слова.
Я вот уже год как тебе неверна
И вот уже год как люблю другого!

О, как я страдал, встречая пламя
Твоих горячих восточных глаз. –
Он молча слушал ее рассказ.
Слушал, может, последний раз,
Сухую былинку зажав зубами.

- Вот так целый год я лгала, скрывала,
Но это от страха, а не со зла.
- Скажи мне имя!.. –
Она помолчала,
Потом, как ударив, имя сказала,
Лучшего друга его назвала!

Затем добавила торопливо:
- Мы улетаем на днях на юг.
Здесь трудно нам было бы жить счастливо.
Быть может, все это не так красиво,
Но он не совсем уж бесчестный друг.

Он просто не смел бы, не мог, как и я,
Выдержать, встретясь с твоими глазами.
За сына не бойся. Он едет с нами.
Теперь все заново: жизнь и семья.

Прости. Не ко времени эти слова.
Но больше не будет иного времени. –
Он слушает молча. Горит голова…
И словно бы молот стучит по темени…

- Как жаль, что тебе ничем не поможешь!
Судьба перепутала все пути.
Прощай! Не сердись и прости, если можешь!
За подлость и радость мою прости!

Полгода прошло или полчаса?
Наверно, кончились батареи.
Все дальше, все тише шумы… голоса…
Лишь сердце стучит все сильней и сильнее!

Оно грохочет и бьет в виски!
Оно полыхает огнем и ядом.
Оно разрывается на куски!
Что больше в нем: ярости или тоски?
Взвешивать поздно, да и не надо!

Обида волной заливает кровь.
Перед глазами сплошной туман.
Где дружба на свете и где любовь?
Их нету! И ветер, как эхо, вновь:
Их нету! Все подлость и все обман!

Ему в снегу суждено подыхать,
Как псу, коченея под стоны вьюги,
Чтоб два предателя там, на юге,
Со смехом бутылку открыв на досуге,
Могли поминки по нем справлять?!

Они совсем затиранят мальца
И будут усердствовать до конца,
Чтоб вбить ему в голову имя другого
И вырвать из памяти имя отца!

И все-таки светлая вера дана
Душонке трехлетнего пацана.
Сын слушает гул самолетов и ждет.
А он замерзает, а он не придет!

Сердце грохочет, стучит в виски,
Взведенное, словно курок нагана.
От нежности, ярости и тоски
Оно разрывается на куски.
А все-таки рано сдаваться, рано!

Эх, силы! Откуда вас взять, откуда?
Но тут ведь на карту не жизнь, а честь!
Чудо? Вы скажете, нужно чудо?
Так пусть же! Считайте, что чудо есть!

Надо любою ценой подняться
И, всем существом устремясь вперед,
Грудью от мерзлой земли оторваться,
Как самолет, что не хочет сдаваться,
А, сбитый, снова идет на взлет!

Боль подступает такая, что кажется,
Замертво рухнешь в сугроб ничком!
И все-таки он, хрипя, поднимается.
Чудо, как видите, совершается!
Впрочем, о чуде потом, потом…

Швыряет буран ледяную соль,
Но тело горит, будто жарким летом,
Сердце колотится в горле где-то,
Багровая ярость да черная боль!

Вдали сквозь дикую карусель
Глаза мальчишки, что верно ждут.
Они большие, во всю метель,
Они, как компас, его ведут!

– Не выйдет! Неправда, не пропаду! –
Он жив. Он двигается, ползет!
Встает, качается на ходу,
Падает снова и вновь встает…

II

К полудню буран захирел и сдал.
Упал и рассыпался вдруг на части.
Упал будто срезанный наповал,
Выпустив солнце из белой пасти.

Он сдал, в предчувствии скорой весны,
Оставив после ночной операции
На чахлых кустах клочки седины,
Как белые флаги капитуляции.

Идет на бреющем вертолет,
Ломая безмолвие тишины.
Шестой разворот, седьмой разворот,
Он ищет… ищет… и вот, и вот –
Темная точка среди белизны!

Скорее! От рева земля тряслась.
Скорее! Ну что там: зверь? человек?
Точка качнулась, приподнялась
И рухнула снова в глубокий снег…

Все ближе, все ниже… Довольно! Стоп!
Ровно и плавно гудят машины.
И первой без лесенки прямо в сугроб
Метнулась женщина из кабины!

Припала к мужу: - Ты жив, ты жив!
Я знала… Все будет так, не иначе!.. –
И, шею бережно обхватив,
Что-то шептала, смеясь и плача.

Дрожа, целовала, как в полусне,
Замерзшие руки, лицо и губы.
А он еле слышно, с трудом, сквозь зубы:
- Не смей… Ты сама же сказала мне…

- Молчи! Не надо! Все бред, все бред!
Какой же меркой меня ты мерил?
Как мог ты верить?! А впрочем, нет,
Какое счастье, что ты поверил!

Я знала, я знала характер твой!
Все рушилось, гибло… хоть вой, хоть реви!
И нужен был шанс, последний, любой!
А ненависть может гореть порой
Даже сильней любви!

И вот говорю, а сама трясусь,
Играю какого-то подлеца.
И все боюсь, что сейчас сорвусь,
Что-нибудь выкрикну, разревусь,
Не выдержав до конца!

Прости же за горечь, любимый мой!
Всю жизнь за один, за один твой взгляд,
Да я, как дура, пойду за тобой
Хоть к черту! Хоть в пекло! Хоть в самый ад!

И были такими глаза ее,
Глаза, что любили и тосковали,
Таким они светом сейчас сияли,
Что он посмотрел в них и понял все!

И, полузамерзший, полуживой,
Он стал вдруг счастливейшим на планете.
Ненависть, как ни сильна порой,
Не самая сильная вещь на свете!

Эдуард Асадов.