На фронтах Чеченской войны хорошо знают войскового священника отца Киприана. Его приход — вся Чечня. Его паства — вся русская армия.
НА ВОЙНЕ ЗА СМЕРТЬ И ЖЕСТОКОСТЬ расплачиваются праведностью цели, преданностью делу и самоотверженной добротой к самому близкому человеку — соратнику, однополчанину. Без этой доброты к своему человеку — никуда. И на войне её больше, чем здесь, там она искренней, потому что всё предельно ясно: и смерть, и враг таятся за следующим укрытием.
Здесь, в мирных русских городах, трудно достичь той же любовной доброты к нашим воюющим солдатам. Сквозь телеэкраны ужасы и грязь войны мигом доходят сюда, а доброта теряется, чахнет и долетает до Москвы уже мутированной, извращённой. На РТР больше любят чеченских беженцев, чем наших солдат. На НТВ больше жалеют «свободолюбивых» мерзавцев, чем русских освободителей. И уже демжурналист смакует подробности «преступлений военных». И уже активистка из «солдатских матерей» надрывается в микрофон о «слабых солдатиках», желает запрятать их под свой подол, а под конец вдруг переходит на прославление врагов, жалит ядом русскую армию. Это не доброта, а трусость и предательство.
Если ты добрый — будь не в телестудии, а на передовой. Если хочешь оберечь солдат — встань с ними бок о бок в окопе. Если борешься с мерзостью войны — оставайся всегда со своими, никогда не предавай нашу победу или наше поражение. Стань святым на войне. Стань таким, как отец Киприан.
» Кликаем, читаем подробно о священнике-воине «
У отца Киприана за плечами — пятьдесят с лишком лет, но о прежней жизни — ни слова, только лишь: «Того человека нет. И мне за него не стыдно». В 1991 в Суздале Киприан принял монашеский постриг. Енисейское казачье войско на своём круге во время возрождения казачества России избрало его своим войсковым священником. В 1994 г. рукоположен во священники. В первые дни войны в Чечне оказался на передовой, но оружие в руки так и не взял и не носил бронежилета. Участвовал во многих операциях, но не как солдат, а без оружия. Киприан был первым и единственным на той войне войсковым священником. Стал легендой, шёл нарасхват, как талисман. Если в какой-то части он задерживался дольше обычного, то командиры других частей нервничали и требовали отдать отца Киприана товарищам. Всего на фронте в ту войну провёл два года. Побывал в плену у Хаттаба. Получил два ранения и контузию, а уже на новой чеченской ещё раз был ранен. В 1995 г. в Чечне у него появилось ещё одно имя — Пересвет. Имеет 14 правительственных наград. Единственный, кто награждён крестом на георгиевской ленте. Дудаев объявил его врагом чеченцев, заявив, что он будет обращать их в православие, но чеченцы называли его своим братом. А для российских солдат он был настоящим отцом. Батей.
ЕСТЬ ЛЮДИ, которым веришь безоглядно оттого только, что они внутренне чисты. Их дух прям и высок, и великая правда сквозит в каждом их слове. Таков отец Киприан. Он оратор не из умения говорить, а от силы убеждения. Кто слушал его речи, знает: безучастным остаться невозможно.
Был случай в середине девяностых, когда элитная лётная часть была на грани голодного бунта. Славные лётчики — не палачи, а воины, — они всегда ходили с гордо поднятой головой, потому что в первую Чечню никогда, ни разу не бомбили гражданские цели. Теперь профессиональных офицеров, русских асов довели до предела, все написали рапорта об уходе, забаррикадировались, не пускали никого, даже родных командиров. Это означало: как минимум выбросят на улицу, бомжами, без профессии, пособий и льгот.
Командующий фронтовой авиацией генерал-полковник Антошкин, бескровный командир, не потерявший ни одного подчинённого за весь Афган, Чернобыль, Чечню, позвал отца Киприана: полетели, может, тебя послушают.
Пропустили. Выступал перед разъярёнными людьми, экспромтом. Говорил о великом русском воинстве, об офицерской чести, о священном праве военного решать судьбу своей страны. Клеймил тех, кто звал их, голодных и безоружных, на баррикады, под расстрел полицейских карателей. Просил терпения, ибо освобождение близко, предательскую власть скоро скинут. Вещал о будущем, о возвращённой армии славе, о победах русского оружия.
Послушали. Все взяли назад свои рапорта, и часть существовала, люди остались целы. И всё же её потом, «на законных основаниях», сократили под корень.
Дома у отца Киприана спокойно, мирно. Обстановка совсем простая: деревянные скамьи, настоящий гроб вместо кровати, кивот в углу — комнату свою Киприан называет кельей. Он показывает разгрузник для запасного боекомплекта — такие надевают под бронежилет, и в бой. Бог подсказал сделать из разгрузника настоящую окопную церковь. Всё необходимое носил с собой: мог и отпеть, и причастить, даже венчал два раза. Вот дорогой малый водосвятный крест. Вот флакончик святой воды из самого Иордана. Кадило, кропило — всё находится здесь.
И иконы. Две из них прошли всю Чечню. Одна икона была сделана специально для Киприана иконописцем Осетром из Суздали — икона ангела-хранителя. А вторую 14 января 1995 года спасла из огня, в Грозном, Софринская бригада. Так и стала икона — Софринская Божья Матерь. Разведчик по имени «Борода» передал её Киприану. «Бороды» нет уже, в 96-м погиб. Когда после войны встречались софринцы, Киприан рассказывал им про эту икону и про «Бороду», и в зале встала женщина, думали, мать его. Киприан поклонился, заговорил о всех матерях, а женщина сказала: «Я жена «Бороды»». Весь зал встал, плакали все.
Когда в 99-м отец Киприан снова в Чечню уехал, сразу взял икону с собой. И долго не мог поймать Софринскую бригаду. На марше иногда пересекались. И вот нашёл, наконец, приняли его — как домой вернулся. Благословил ребят иконой, вовремя, потому что часть бригады пошла на Грозный. Знал: Божья Матерь спасёт их. И его самого спасла, потому что после последнего ранения очень мог и не выжить: хорошо, офицеры быстро доставили, на себе перевезли.
О последнем ранении Киприан рассказывает неохотно. Был на «передке», где, в каком полку — не говорит: «Не желаю комполка подставлять. Он-то ни в чём не виноват, вообще на войне никто ни в чём не виноват, война без потерь не бывает.» Ещё боя не было. Вдруг на нашу позицию огонёк пошёл, ПТУР. Киприан тут же ребятам: «В укрытие!» — а они стоят, не понимают. Он давай их буквально сбрасывать в окоп, кто-то сам попрыгал. Всех закинул, сам уже на прыжок пошёл, и в этот момент… Говорят, в БМП его как впечатало. «Так, не ранение, контузия только. Шесть рёбер сломанных, ноги немножко, зубы вышибло.»
Спас ребят. «Да в первый раз, что ли? Я для этого там и нахожусь. Первое — это талисман: ребята видят, что батя рядом — значит, всё в порядке. Спокойно едут на задания, в колонне. Посмотрели на меня — успокоились, не отвлекаясь, выполняют свою воинскую задачу. Я с ними на задание хожу. Начали колонну обстреливать — потери «ноль» всегда. Рядом со мной нет потерь, даже трёхсотых. Но это разве ж я делаю? Это Господь, по вере даёт Господь. Господь творит чудеса небесные через нас. Вот ребята веруют — и уже Господь посреди них, это вера их и спасает. Я тогда не должен был выжить. Это ребята смотрели на меня, переживали, они поделились со мной своей жизненной силой, и поэтому я сейчас жив — из-за большой ответственности перед ними.»
ОТЕЦ КИПРИАН И СЕЙЧАС вспоминает ту войну беспокойно, всё заново проживает. О своём непосильном труде рассказывает безо всякой бравады. Улыбается только, когда о солдатиках русских говорит и офицерах: «Практически все солдаты принимали меня. Среди тысячи лишь два–три не хотели открывать своё сердце, чуждались. Но Господь с ними. И вот, для кого я был православным батюшкой, для кого боевым товарищем, а для кого — весточкой из дома, где их любят и ждут. Не батюшка, а батя. Который заслонит их собой и скажет смерти: «Отойди. Я не дам их. Ты сегодня здесь ничего не получишь.» И Господь даёт такую силу, и сам всё делает.
На войне Господь ближе, он среди нас. Там, на войне, такое происходит, что всё, что сказано в Евангелии, всё там и повторяется. Что такое война? Там каждый на ладони. Если ты трус, ты никогда не сыграешь в героя. Если ты мерзавец, не станешь добреньким. Там всё оголено. И я тоже — на глазах у всех. Не в зелёнке, а как священник.
Это очень сложно. Ведь я трус, как и все, я сделан из такого же мяса. Можно годами зарабатывать авторитет и лишиться его из-за одного неверного поступка. Были ли таковые? Да. Главная оплошность моя — старость. Много ран во мне, ещё с той жизни. И с первой Чечни тоже. А я лез туда, где очень трудно. И стать там обузой я не имел права. Приходилось быть героем.
Солдаты сделали из меня легенду. Я просыпаюсь простым человеком, и вдруг оказывается: есть такой легендарный Киприан, которому говорят: «Доброе утро, батя.» Или говорят: «О, батя прилетел!» — и не боятся больше ничего. И я должен срочно догнать того Киприана, чтобы оправдать их мужество, чтобы быть с солдатиками моими.
Три часа в сутки сон, по пятнадцать минут вразнобой. Потому что ночь — время исповеданий. От рядового до генерала приходят к тебе: исповедуй, батя! Война, смерть, постоянно присутствует опасность. Откуда силы у уставшего человека? Силу даёт Господь.»
На первой Чечне у отца Киприана был свой собственный позывной — «Як-15». Чтобы знали: он здесь, рядом. Всюду были знакомые — солдаты, офицеры, генералы, целые части. «Ведь что такое Чечня? Это же вся Россия здесь. Вся армия у меня — однополчане. Там, в Чечне, лучшие из лучших. Те, кто не стал увиливать от армии, кто нашёл в себе смелость от сытого стола уйти на войну.» Киприана приняли все: армия, все рода войск, ВВ, МЧС, погранцы. Части со всей страны: с Дальнего Востока, из Сибири, с Урала, из Европейской части — все прошли через него. Было такое очищение: рядом смерть, но ещё ближе — отец Киприан.
«Моя Родина — СССР, я — советский человек. Духовник Советской Армии. Советский Союз существовал и будет существовать: в каких границах, с каким названием — другой разговор. Я путешествую по всему Советскому Союзу, от части к части, не признавая границ.» Благодаря военной авиации, спасибо командованию, Киприан летает по России. Не бросает ребят до сих пор: не только целых и здоровых, но и калек, семьи их навещает. Кто не видит ничего, а лишь руку может пощупать — всё равно узнает: «Да это отец Киприан!»
И никогда отец Киприан не бросает мёртвых. Ещё в первой Чечне в одиночку, в немыслимых условиях отпевал павших — всего отпел пятьдесят тысяч наших солдат и офицеров! Своими руками похоронил их множество. Вывозил прах многих подальше из Чечни, чтобы враг не осквернил могилы. Места многих погребений не раскрывает до сих пор, храня точные топографические привязки, — такова защита от бизнеса на костях.
И здесь, в Москве, в своей келье Киприан ежеминутно вспоминает их, солдатушек павших: «Здесь в келье обитают души тех, кто ушёл в вечность. Тех, кого уже забывают, но никогда не забуду я. Поэтому моя служба очень длинная, длиннее многих служб, потому что я читаю несколько тысяч имён, вспоминая о каждом. По нескольку часов, два раза в день. Это же всё мои солдаты, мои друзья.»
В первую Чечню отец Киприан попал в плен к Хаттабу. Помнит его: упырь, мерзость, людоед. Неуравновешенный психически, просто больной человек. Неопрятный. С огромной ненавистью к православию, к России. Никакой он не верующий, не «воин Аллаха». Садист. Отцу Анатолию лично 38 ранений нанёс. Выводил на расстрел и Киприана: «Крикни «Аллах акбар!» — отпущу». Это кроме остальных издевательств и глумлений. «Бог меня спас, не нарушил я клятву перед Богом, и не дал Он меня убить.
Есть ли у врагов сила? Призрачная есть. Да, они уже стали профессионалами. И пока они думают, что за ними победа, — сильны. Но как только осознают, что победы не будет — бросают оружие. Они же сотнями уже в плен сдаются!
Российская армия сейчас выполняет миссию освобождения чеченского народа от международного бандитизма. Часто встречаюсь там с мирными чеченцами. Простые люди говорят мне всю правду. Многие с ненавистью начинают разговаривать, но уже через пятнадцать минут они другие: «Помогай вам Аллах! Возвращайтесь скорее, чтобы мир и у вас, и у нас был!» У меня много чеченцев друзей. Многие из них называют меня братом. Они — воины, и могут быть очень серьёзными противниками, но если чеченец друг — он никогда не предаст. С муллами встречался — «братья!». Но вот те муллы, что в бандитских отрядах были, — одна рука на Коране, другая на пулемёте, сам чуть ли не из Африки — ни Кавказа, ни обычаев не знает… Ну что это за мулла! Одни вопли «Аллах Акбар!» Настоящие мусульмане сначала могут пойти с ними, но потом очень быстро прозревают и отходят. Пропаганда замучила их, основанная на фанатизме и лжи. Что в первую, что во вторую Чеченскую.»
И ВОТ НОВАЯ ЧЕЧНЯ. 1999 год. Отец Киприан точно знает — война стала другой. «Россия помудрела, подготовилась, замечательные офицеры сохранили себя, сменился генералитет. Пришли наши ребята — в руководство Генштаба, в министерства. Пришли патриоты. Очень много на фронте видел я настоящих офицеров: командующие округами, дивизиями, полками — и вплоть до взводов. На командных пунктах генералы все одинаково хороши, больше впечатлений о них — от подчинённых, и наблюдений: ага, людей берегут, все солдаты сыты, в бронежилетах, в тепле, в чистоте — значит, хороший командир.»
А какая война страшнее? «Да обе страшные. Потому что ребята умирают. Рядом с тобой находится — тёпленький, живой, и может в любую секунду умереть, и не станет его, и мать заголосит. Ни о чём так не мечтаю, как о мире. Скорей бы уж победа. Устал терять солдатушек наших.» Вот что такое настоящая мечта о мире — не от позорного договора, а после нашей победы.
Чувства взять в руки автомат у отца Киприана не было никогда. «У меня своё оружие есть, оно ещё сильнее, чем автомат, зачем мне автомат. Я защищал ребят, как талисман. Я просто слуга Богу и народу, и делаю то, что по воле Божией, и только тогда, когда можно и нужно делать.
У меня другая задача: если кто-то что-то не так делает — подсказать. Слушается, авторитет у меня есть. Как-то Казанцев говорит: сейчас быстренько съездим на автомобиле туда-то. От охраны отнекивается. Тогда я подхожу и говорю: «Товарищ генерал, ваша жизнь принадлежит не вам, а Отечеству». Казанцев раздумал, взял боевое охранение, уехал.
Мои товарищи — генералы, заместители командующего группировки: по вооружению Недорезов и по тылу Московченко — посылали меня туда, где тяжелее. «Батя, поддержи наших, там худо!» Ехал на самый передок. А там мальчишки наши. Горы необъятные и чужие, кругом враг — и русские мальчишки на переднем крае стоят, не боятся. И Кавказ — им принадлежит.»
Были ли чудеса? «Был плен, и я жив. Везде, где бы я ни был, — солдатики в живых оставались. Ещё в 95-м ходили мы по Грозному вдвоём с полковником Папекяном, объясняли мирным жителям, где пункт оказания помощи, где захоронения, где воду можно взять, где хлебушек, где переночевать. И снайпер стрелял — в него и в меня. Пробил мне клобук, в сантиметре от головы. Чудо? Героизм? Это не героизм. Есть такая вещь — вера в Бога. Волос с головы не упадёт… В Урус-Мартане в 95-м попали в три засады, одна из них артиллерийская. Живы. Чудо? Или вот история с МЧС…»
Автобатальон МЧС стоял в ауле, на родине Дудаева, совершенно не прикрытый. И в последний день Рамадана боевики-смертники захотели подарок президенту своему сделать — уничтожить эмчээсовцев. Отец Киприан в то время с автобатальоном был. В карауле всего четыре ствола, необстрелянные ребята. Подъехали тридцать две машины, около 150 человек. Вышли оттуда боевики. Они готовы были уничтожить этих ребят, всех до единого вырезать, для того и приехали. «Я один папка у детей был в те минуты. Умолял Господа не допустить…» — вспоминает Киприан.
Вышел к бандитам. «Ну иды-иды, мы тэбя порежэм!» Вместо слёз и мольбы отец Киприан поздравил их с Рамаданом. Заговорил с ними о мире, о кровавой истории двух народов, о мафиозной разборке Кремля. Говорил об эмчээсовцах: «Там дети, они спасатели, они гуманитарную помощь оказывают!» А потом — снова о самих чеченцах: «Дай Бог, чтобы у вас цвели сады, чтобы дети резвились и их щебет не умолкал.» Киприан искренне желал им мира. И случилось чудо. Эти мощные, вооружённые мужчины, смертники-головорезы стояли недвижно и плакали. А потом они разъехались, а через полтора часа пришли старики и дети из соседнего посёлка и принесли эмчээсовцам угощения, как это принято в последний день Рамадана. Всё сделал Господь, Киприан тут ни при чём.
С КАКОЙ ЛЮБОВЬЮ говорит отец Киприан о Шаманове! «Я за таких командиров, как Шаманов. Он — легенда чеченской войны, истинный патриот России, за ним огромное будущее. Отец солдатам, они для него всё. Когда разведка попала в засаду, у него прихватило сердце. Это человек, с которым я вместе пойду вперёд, не оглядываясь. Шаманову можно доверять людей, Отечество, самого себя. А главное, Шаманов — настоящий русский воин, он больше всего созидатель мирных моментов. Настоящий воин должен меньше воевать, а дольше готовиться к войне. Чем больше готовится, тем меньше воевать приходится.
Что значит быть воином? Это состояние души, это смысл жизни человека, который в мирное время пашет, а если надо — берёт оружие и воюет за родимую землю. Как казаки — они в мирное время хлебушек растили, а от царя-батюшки только винтовку брали. Всё остальное сами. И защищать землю, и вскармливать её. Воин костьми не ложится. Он врага как следует «по щекам набьёт» и дальше пахать будет. Не надо мешать воину любить и охранять своё Отечество. Не надо мешать народу. Он всё сделает — сам, на своей земле.
Наш воин — это гражданин, один из лучших членов общества. И он не разделим с мирной жизнью. И армия наша народная — от зелёных мальчишек до седых стариков. Служить — за великую честь считать надо, если ты не нахлебник у Отечества своего. Недалёкие матери те, что считают за благо не пустить своего сына в армию.»
Отец Киприан не солдат, но знает войну, он видел её глаза и чувствовал смерть за плечом. «Война очищает. Это другое измерение. Когда солдатики приезжают на гражданку, они долго не могут адаптироваться. Не потому, что от мирной жизни отучились и могут, как мерзавцы всякие говорят, «только стрелять и убивать». Они прошли такое горнило, такую перековку. И попадая сюда, не находят здесь своих корней, становится отчуждёнными. Ведь кто возвращается? Человек, который понял смысл жизни. Возвращается человек, который знает цену жизни и хочет жить, больше всего хочет работать, мирно созидать. Он соскучился по плугу, станку, перу, кальке. А его воспринимают, как урода, как кучу мышц, приставленную к «пушке».
Жизнь отдать за Отечество может и фанатик. А вот прожить за Отечество, работать каждый день, не покладая рук, выполнять ежедневно боевую задачу, даже в мирное время, с нищенской зарплатой, под прицелом телекамер — это далеко не каждый может. Мы существуем не в подготовке к смерти, а в многообразии созидания. Не в саван заворачиваться надо, а жить ради людей, быть частью народа, жить с Россией вечно.»
«Сколько святых у Земли Русской! И все они молятся за нас. Господь берёт к себе погибших воинов — новомучеников. Смерти нет, ребята, — говорит отец Киприан солдатам, — а есть позор. Есть возможность не спасти свою душу. Честно воюйте и останетесь живы, а если вы уходите — то уходите в вечность, и там за нас молитесь. Мы с вами встретимся, это временное расставание. Новомученики русские — сколько их было во времена войн! За всю нашу историю, за все войны — сколько святых у Земли Русской! А мы — потомки этих святых, в нас течёт их кровь, в каждом из нас. Можно ли такой народ уничтожить? Нельзя. Это великая тайна России.
Хочу, чтобы униженным на своей русской земле не был русский человек. И вместе со всеми народами так же вольно жил. Своей мыслью, своей культурой. Перестал играть в игры по чужим правилам. Это наша страна. Небесная Россия уже победила, и она молится за нас, чтобы мы уравнялись: Россия земная с ней. Будущее наше прекрасно, только требуется от нас — быть вместе и созидать. Сейчас настолько мы разделены! Слава Богу, нельзя разделить небо — колышки некуда забить.»
Отец Киприан скоро вылечится и снова уедет на фронт. Потому что Россия — там сейчас. Там решается её судьба, там дерутся лучшие русские. Ничего с ним не будет, потому что он не принадлежит уже себе. Он — войсковой священник, его приход — вся наша армия. Вернётся к ней, глянет грозно вокруг, заслонит всех собою, скажет смерти: «Отойди!» С таким батей — разве ж можно не победить?!
Денис ТУКМАКОВ
«Завтра» № 5 (322)
1 февраля 2000 года
Фронтовой священник
Киприан — первый в постсоветской России войсковой, окопный священник.
Воспитывался духовенством, верным церкви патриарха Тихона.
Принял монашеский постриг в 1991 году в городе Суздале — в иночество с именем Киприана, в честь Св. Блаженного Киприана, Суздальского чудотворца. Рукоположен в священники в 1994 году. Игумен с 1995 года.
С марта 2003 года — клирик Церкви ИПХ Греции.
На протяжении всех военных действий в Чечне (1994–1996 и 1999–2002 г.г.) добровольцем находился в боевых порядках, поддерживая Божьим Словом дух и патриотический настрой наших воинов. Крестил, причащал и исповедовал, хоронил и отпевал тысячи воинов и гражданских. Выносил на себе раненых во время боя. Освобождал людей из плена. Не брал в руки оружия и не надевал бронежилета.
В период мирных дней (1996–1998 г.г.) продолжал работать в войсках по всей России, а также с ветеранами «горячих точек» и их семьями, что активно делает и поныне.
Имеет ранения и контузии.
Освобождая наших воинов, сам был пленён террористами. Не смотря на пытки и имитации расстрела, не отрёкся от Православной Веры. Освобождён из плена боевыми товарищами.
Награждён боевыми наградами МО, МВД и МЧС.
Он — единственный, кто награждён Крестом священника на Георгиевской ленте.
За мужество воинами Российской группировки был наречён ПЕРЕСВЕТОМ.
Воины силовых министерств России ласково называют его — БАТЯ.
По Воле Божией закончил служение Киприан — Пересвет.
12 июня 2005-го года, в городе Санкт-Петербурге, он принял Постриг в Великую Схиму, став старцем схиигуменом Исаакием.
Но навсегда останется с нами — всё тот же Батя, который не представляет себя, своей жизни без нас, без вас, дорогие люди!
Он — войсковой монах-священник.
Его приход — все наши воины.
Он и сейчас постоянно творит свои спасительные молитвы — за мир и любовь, за то, чтобы не гибли люди, за победу добра над злом, за нас с вами, за Землю и Славу Русскую!
ЕСТЬ ЛЮДИ, которым веришь безоглядно оттого только, что они внутренне чисты. Их дух прям и высок, и великая правда сквозит в каждом их слове. Таков отец Киприан. Он оратор не из умения говорить, а от силы убеждения. Кто слушал его речи, знает: безучастным остаться невозможно.
Был случай в середине девяностых, когда элитная лётная часть была на грани голодного бунта. Славные лётчики — не палачи, а воины, — они всегда ходили с гордо поднятой головой, потому что в первую Чечню никогда, ни разу не бомбили гражданские цели. Теперь профессиональных офицеров, русских асов довели до предела, все написали рапорта об уходе, забаррикадировались, не пускали никого, даже родных командиров. Это означало: как минимум выбросят на улицу, бомжами, без профессии, пособий и льгот.
Командующий фронтовой авиацией генерал-полковник Антошкин, бескровный командир, не потерявший ни одного подчинённого за весь Афган, Чернобыль, Чечню, позвал отца Киприана: полетели, может, тебя послушают.
Пропустили. Выступал перед разъярёнными людьми, экспромтом. Говорил о великом русском воинстве, об офицерской чести, о священном праве военного решать судьбу своей страны. Клеймил тех, кто звал их, голодных и безоружных, на баррикады, под расстрел полицейских карателей. Просил терпения, ибо освобождение близко, предательскую власть скоро скинут. Вещал о будущем, о возвращённой армии славе, о победах русского оружия.
Послушали. Все взяли назад свои рапорта, и часть существовала, люди остались целы. И всё же её потом, «на законных основаниях», сократили под корень.
Дома у отца Киприана спокойно, мирно. Обстановка совсем простая: деревянные скамьи, настоящий гроб вместо кровати, кивот в углу — комнату свою Киприан называет кельей. Он показывает разгрузник для запасного боекомплекта — такие надевают под бронежилет, и в бой. Бог подсказал сделать из разгрузника настоящую окопную церковь. Всё необходимое носил с собой: мог и отпеть, и причастить, даже венчал два раза. Вот дорогой малый водосвятный крест. Вот флакончик святой воды из самого Иордана. Кадило, кропило — всё находится здесь.
И иконы. Две из них прошли всю Чечню. Одна икона была сделана специально для Киприана иконописцем Осетром из Суздали — икона ангела-хранителя. А вторую 14 января 1995 года спасла из огня, в Грозном, Софринская бригада. Так и стала икона — Софринская Божья Матерь. Разведчик по имени «Борода» передал её Киприану. «Бороды» нет уже, в 96-м погиб. Когда после войны встречались софринцы, Киприан рассказывал им про эту икону и про «Бороду», и в зале встала женщина, думали, мать его. Киприан поклонился, заговорил о всех матерях, а женщина сказала: «Я жена «Бороды»». Весь зал встал, плакали все.
Когда в 99-м отец Киприан снова в Чечню уехал, сразу взял икону с собой. И долго не мог поймать Софринскую бригаду. На марше иногда пересекались. И вот нашёл, наконец, приняли его — как домой вернулся. Благословил ребят иконой, вовремя, потому что часть бригады пошла на Грозный. Знал: Божья Матерь спасёт их. И его самого спасла, потому что после последнего ранения очень мог и не выжить: хорошо, офицеры быстро доставили, на себе перевезли.
О последнем ранении Киприан рассказывает неохотно. Был на «передке», где, в каком полку — не говорит: «Не желаю комполка подставлять. Он-то ни в чём не виноват, вообще на войне никто ни в чём не виноват, война без потерь не бывает.» Ещё боя не было. Вдруг на нашу позицию огонёк пошёл, ПТУР. Киприан тут же ребятам: «В укрытие!» — а они стоят, не понимают. Он давай их буквально сбрасывать в окоп, кто-то сам попрыгал. Всех закинул, сам уже на прыжок пошёл, и в этот момент… Говорят, в БМП его как впечатало. «Так, не ранение, контузия только. Шесть рёбер сломанных, ноги немножко, зубы вышибло.»
Спас ребят. «Да в первый раз, что ли? Я для этого там и нахожусь. Первое — это талисман: ребята видят, что батя рядом — значит, всё в порядке. Спокойно едут на задания, в колонне. Посмотрели на меня — успокоились, не отвлекаясь, выполняют свою воинскую задачу. Я с ними на задание хожу. Начали колонну обстреливать — потери «ноль» всегда. Рядом со мной нет потерь, даже трёхсотых. Но это разве ж я делаю? Это Господь, по вере даёт Господь. Господь творит чудеса небесные через нас. Вот ребята веруют — и уже Господь посреди них, это вера их и спасает. Я тогда не должен был выжить. Это ребята смотрели на меня, переживали, они поделились со мной своей жизненной силой, и поэтому я сейчас жив — из-за большой ответственности перед ними.»
ОТЕЦ КИПРИАН И СЕЙЧАС вспоминает ту войну беспокойно, всё заново проживает. О своём непосильном труде рассказывает безо всякой бравады. Улыбается только, когда о солдатиках русских говорит и офицерах: «Практически все солдаты принимали меня. Среди тысячи лишь два–три не хотели открывать своё сердце, чуждались. Но Господь с ними. И вот, для кого я был православным батюшкой, для кого боевым товарищем, а для кого — весточкой из дома, где их любят и ждут. Не батюшка, а батя. Который заслонит их собой и скажет смерти: «Отойди. Я не дам их. Ты сегодня здесь ничего не получишь.» И Господь даёт такую силу, и сам всё делает.
На войне Господь ближе, он среди нас. Там, на войне, такое происходит, что всё, что сказано в Евангелии, всё там и повторяется. Что такое война? Там каждый на ладони. Если ты трус, ты никогда не сыграешь в героя. Если ты мерзавец, не станешь добреньким. Там всё оголено. И я тоже — на глазах у всех. Не в зелёнке, а как священник.
Это очень сложно. Ведь я трус, как и все, я сделан из такого же мяса. Можно годами зарабатывать авторитет и лишиться его из-за одного неверного поступка. Были ли таковые? Да. Главная оплошность моя — старость. Много ран во мне, ещё с той жизни. И с первой Чечни тоже. А я лез туда, где очень трудно. И стать там обузой я не имел права. Приходилось быть героем.
Солдаты сделали из меня легенду. Я просыпаюсь простым человеком, и вдруг оказывается: есть такой легендарный Киприан, которому говорят: «Доброе утро, батя.» Или говорят: «О, батя прилетел!» — и не боятся больше ничего. И я должен срочно догнать того Киприана, чтобы оправдать их мужество, чтобы быть с солдатиками моими.
Три часа в сутки сон, по пятнадцать минут вразнобой. Потому что ночь — время исповеданий. От рядового до генерала приходят к тебе: исповедуй, батя! Война, смерть, постоянно присутствует опасность. Откуда силы у уставшего человека? Силу даёт Господь.»
На первой Чечне у отца Киприана был свой собственный позывной — «Як-15». Чтобы знали: он здесь, рядом. Всюду были знакомые — солдаты, офицеры, генералы, целые части. «Ведь что такое Чечня? Это же вся Россия здесь. Вся армия у меня — однополчане. Там, в Чечне, лучшие из лучших. Те, кто не стал увиливать от армии, кто нашёл в себе смелость от сытого стола уйти на войну.» Киприана приняли все: армия, все рода войск, ВВ, МЧС, погранцы. Части со всей страны: с Дальнего Востока, из Сибири, с Урала, из Европейской части — все прошли через него. Было такое очищение: рядом смерть, но ещё ближе — отец Киприан.
«Моя Родина — СССР, я — советский человек. Духовник Советской Армии. Советский Союз существовал и будет существовать: в каких границах, с каким названием — другой разговор. Я путешествую по всему Советскому Союзу, от части к части, не признавая границ.» Благодаря военной авиации, спасибо командованию, Киприан летает по России. Не бросает ребят до сих пор: не только целых и здоровых, но и калек, семьи их навещает. Кто не видит ничего, а лишь руку может пощупать — всё равно узнает: «Да это отец Киприан!»
И никогда отец Киприан не бросает мёртвых. Ещё в первой Чечне в одиночку, в немыслимых условиях отпевал павших — всего отпел пятьдесят тысяч наших солдат и офицеров! Своими руками похоронил их множество. Вывозил прах многих подальше из Чечни, чтобы враг не осквернил могилы. Места многих погребений не раскрывает до сих пор, храня точные топографические привязки, — такова защита от бизнеса на костях.
И здесь, в Москве, в своей келье Киприан ежеминутно вспоминает их, солдатушек павших: «Здесь в келье обитают души тех, кто ушёл в вечность. Тех, кого уже забывают, но никогда не забуду я. Поэтому моя служба очень длинная, длиннее многих служб, потому что я читаю несколько тысяч имён, вспоминая о каждом. По нескольку часов, два раза в день. Это же всё мои солдаты, мои друзья.»
В первую Чечню отец Киприан попал в плен к Хаттабу. Помнит его: упырь, мерзость, людоед. Неуравновешенный психически, просто больной человек. Неопрятный. С огромной ненавистью к православию, к России. Никакой он не верующий, не «воин Аллаха». Садист. Отцу Анатолию лично 38 ранений нанёс. Выводил на расстрел и Киприана: «Крикни «Аллах акбар!» — отпущу». Это кроме остальных издевательств и глумлений. «Бог меня спас, не нарушил я клятву перед Богом, и не дал Он меня убить.
Есть ли у врагов сила? Призрачная есть. Да, они уже стали профессионалами. И пока они думают, что за ними победа, — сильны. Но как только осознают, что победы не будет — бросают оружие. Они же сотнями уже в плен сдаются!
Российская армия сейчас выполняет миссию освобождения чеченского народа от международного бандитизма. Часто встречаюсь там с мирными чеченцами. Простые люди говорят мне всю правду. Многие с ненавистью начинают разговаривать, но уже через пятнадцать минут они другие: «Помогай вам Аллах! Возвращайтесь скорее, чтобы мир и у вас, и у нас был!» У меня много чеченцев друзей. Многие из них называют меня братом. Они — воины, и могут быть очень серьёзными противниками, но если чеченец друг — он никогда не предаст. С муллами встречался — «братья!». Но вот те муллы, что в бандитских отрядах были, — одна рука на Коране, другая на пулемёте, сам чуть ли не из Африки — ни Кавказа, ни обычаев не знает… Ну что это за мулла! Одни вопли «Аллах Акбар!» Настоящие мусульмане сначала могут пойти с ними, но потом очень быстро прозревают и отходят. Пропаганда замучила их, основанная на фанатизме и лжи. Что в первую, что во вторую Чеченскую.»
И ВОТ НОВАЯ ЧЕЧНЯ. 1999 год. Отец Киприан точно знает — война стала другой. «Россия помудрела, подготовилась, замечательные офицеры сохранили себя, сменился генералитет. Пришли наши ребята — в руководство Генштаба, в министерства. Пришли патриоты. Очень много на фронте видел я настоящих офицеров: командующие округами, дивизиями, полками — и вплоть до взводов. На командных пунктах генералы все одинаково хороши, больше впечатлений о них — от подчинённых, и наблюдений: ага, людей берегут, все солдаты сыты, в бронежилетах, в тепле, в чистоте — значит, хороший командир.»
А какая война страшнее? «Да обе страшные. Потому что ребята умирают. Рядом с тобой находится — тёпленький, живой, и может в любую секунду умереть, и не станет его, и мать заголосит. Ни о чём так не мечтаю, как о мире. Скорей бы уж победа. Устал терять солдатушек наших.» Вот что такое настоящая мечта о мире — не от позорного договора, а после нашей победы.
Чувства взять в руки автомат у отца Киприана не было никогда. «У меня своё оружие есть, оно ещё сильнее, чем автомат, зачем мне автомат. Я защищал ребят, как талисман. Я просто слуга Богу и народу, и делаю то, что по воле Божией, и только тогда, когда можно и нужно делать.
У меня другая задача: если кто-то что-то не так делает — подсказать. Слушается, авторитет у меня есть. Как-то Казанцев говорит: сейчас быстренько съездим на автомобиле туда-то. От охраны отнекивается. Тогда я подхожу и говорю: «Товарищ генерал, ваша жизнь принадлежит не вам, а Отечеству». Казанцев раздумал, взял боевое охранение, уехал.
Мои товарищи — генералы, заместители командующего группировки: по вооружению Недорезов и по тылу Московченко — посылали меня туда, где тяжелее. «Батя, поддержи наших, там худо!» Ехал на самый передок. А там мальчишки наши. Горы необъятные и чужие, кругом враг — и русские мальчишки на переднем крае стоят, не боятся. И Кавказ — им принадлежит.»
Были ли чудеса? «Был плен, и я жив. Везде, где бы я ни был, — солдатики в живых оставались. Ещё в 95-м ходили мы по Грозному вдвоём с полковником Папекяном, объясняли мирным жителям, где пункт оказания помощи, где захоронения, где воду можно взять, где хлебушек, где переночевать. И снайпер стрелял — в него и в меня. Пробил мне клобук, в сантиметре от головы. Чудо? Героизм? Это не героизм. Есть такая вещь — вера в Бога. Волос с головы не упадёт… В Урус-Мартане в 95-м попали в три засады, одна из них артиллерийская. Живы. Чудо? Или вот история с МЧС…»
Автобатальон МЧС стоял в ауле, на родине Дудаева, совершенно не прикрытый. И в последний день Рамадана боевики-смертники захотели подарок президенту своему сделать — уничтожить эмчээсовцев. Отец Киприан в то время с автобатальоном был. В карауле всего четыре ствола, необстрелянные ребята. Подъехали тридцать две машины, около 150 человек. Вышли оттуда боевики. Они готовы были уничтожить этих ребят, всех до единого вырезать, для того и приехали. «Я один папка у детей был в те минуты. Умолял Господа не допустить…» — вспоминает Киприан.
Вышел к бандитам. «Ну иды-иды, мы тэбя порежэм!» Вместо слёз и мольбы отец Киприан поздравил их с Рамаданом. Заговорил с ними о мире, о кровавой истории двух народов, о мафиозной разборке Кремля. Говорил об эмчээсовцах: «Там дети, они спасатели, они гуманитарную помощь оказывают!» А потом — снова о самих чеченцах: «Дай Бог, чтобы у вас цвели сады, чтобы дети резвились и их щебет не умолкал.» Киприан искренне желал им мира. И случилось чудо. Эти мощные, вооружённые мужчины, смертники-головорезы стояли недвижно и плакали. А потом они разъехались, а через полтора часа пришли старики и дети из соседнего посёлка и принесли эмчээсовцам угощения, как это принято в последний день Рамадана. Всё сделал Господь, Киприан тут ни при чём.
С КАКОЙ ЛЮБОВЬЮ говорит отец Киприан о Шаманове! «Я за таких командиров, как Шаманов. Он — легенда чеченской войны, истинный патриот России, за ним огромное будущее. Отец солдатам, они для него всё. Когда разведка попала в засаду, у него прихватило сердце. Это человек, с которым я вместе пойду вперёд, не оглядываясь. Шаманову можно доверять людей, Отечество, самого себя. А главное, Шаманов — настоящий русский воин, он больше всего созидатель мирных моментов. Настоящий воин должен меньше воевать, а дольше готовиться к войне. Чем больше готовится, тем меньше воевать приходится.
Что значит быть воином? Это состояние души, это смысл жизни человека, который в мирное время пашет, а если надо — берёт оружие и воюет за родимую землю. Как казаки — они в мирное время хлебушек растили, а от царя-батюшки только винтовку брали. Всё остальное сами. И защищать землю, и вскармливать её. Воин костьми не ложится. Он врага как следует «по щекам набьёт» и дальше пахать будет. Не надо мешать воину любить и охранять своё Отечество. Не надо мешать народу. Он всё сделает — сам, на своей земле.
Наш воин — это гражданин, один из лучших членов общества. И он не разделим с мирной жизнью. И армия наша народная — от зелёных мальчишек до седых стариков. Служить — за великую честь считать надо, если ты не нахлебник у Отечества своего. Недалёкие матери те, что считают за благо не пустить своего сына в армию.»
Отец Киприан не солдат, но знает войну, он видел её глаза и чувствовал смерть за плечом. «Война очищает. Это другое измерение. Когда солдатики приезжают на гражданку, они долго не могут адаптироваться. Не потому, что от мирной жизни отучились и могут, как мерзавцы всякие говорят, «только стрелять и убивать». Они прошли такое горнило, такую перековку. И попадая сюда, не находят здесь своих корней, становится отчуждёнными. Ведь кто возвращается? Человек, который понял смысл жизни. Возвращается человек, который знает цену жизни и хочет жить, больше всего хочет работать, мирно созидать. Он соскучился по плугу, станку, перу, кальке. А его воспринимают, как урода, как кучу мышц, приставленную к «пушке».
Жизнь отдать за Отечество может и фанатик. А вот прожить за Отечество, работать каждый день, не покладая рук, выполнять ежедневно боевую задачу, даже в мирное время, с нищенской зарплатой, под прицелом телекамер — это далеко не каждый может. Мы существуем не в подготовке к смерти, а в многообразии созидания. Не в саван заворачиваться надо, а жить ради людей, быть частью народа, жить с Россией вечно.»
«Сколько святых у Земли Русской! И все они молятся за нас. Господь берёт к себе погибших воинов — новомучеников. Смерти нет, ребята, — говорит отец Киприан солдатам, — а есть позор. Есть возможность не спасти свою душу. Честно воюйте и останетесь живы, а если вы уходите — то уходите в вечность, и там за нас молитесь. Мы с вами встретимся, это временное расставание. Новомученики русские — сколько их было во времена войн! За всю нашу историю, за все войны — сколько святых у Земли Русской! А мы — потомки этих святых, в нас течёт их кровь, в каждом из нас. Можно ли такой народ уничтожить? Нельзя. Это великая тайна России.
Хочу, чтобы униженным на своей русской земле не был русский человек. И вместе со всеми народами так же вольно жил. Своей мыслью, своей культурой. Перестал играть в игры по чужим правилам. Это наша страна. Небесная Россия уже победила, и она молится за нас, чтобы мы уравнялись: Россия земная с ней. Будущее наше прекрасно, только требуется от нас — быть вместе и созидать. Сейчас настолько мы разделены! Слава Богу, нельзя разделить небо — колышки некуда забить.»
Отец Киприан скоро вылечится и снова уедет на фронт. Потому что Россия — там сейчас. Там решается её судьба, там дерутся лучшие русские. Ничего с ним не будет, потому что он не принадлежит уже себе. Он — войсковой священник, его приход — вся наша армия. Вернётся к ней, глянет грозно вокруг, заслонит всех собою, скажет смерти: «Отойди!» С таким батей — разве ж можно не победить?!
Денис ТУКМАКОВ
«Завтра» № 5 (322)
1 февраля 2000 года
Фронтовой священник
Киприан — первый в постсоветской России войсковой, окопный священник.
Воспитывался духовенством, верным церкви патриарха Тихона.
Принял монашеский постриг в 1991 году в городе Суздале — в иночество с именем Киприана, в честь Св. Блаженного Киприана, Суздальского чудотворца. Рукоположен в священники в 1994 году. Игумен с 1995 года.
С марта 2003 года — клирик Церкви ИПХ Греции.
На протяжении всех военных действий в Чечне (1994–1996 и 1999–2002 г.г.) добровольцем находился в боевых порядках, поддерживая Божьим Словом дух и патриотический настрой наших воинов. Крестил, причащал и исповедовал, хоронил и отпевал тысячи воинов и гражданских. Выносил на себе раненых во время боя. Освобождал людей из плена. Не брал в руки оружия и не надевал бронежилета.
В период мирных дней (1996–1998 г.г.) продолжал работать в войсках по всей России, а также с ветеранами «горячих точек» и их семьями, что активно делает и поныне.
Имеет ранения и контузии.
Освобождая наших воинов, сам был пленён террористами. Не смотря на пытки и имитации расстрела, не отрёкся от Православной Веры. Освобождён из плена боевыми товарищами.
Награждён боевыми наградами МО, МВД и МЧС.
Он — единственный, кто награждён Крестом священника на Георгиевской ленте.
За мужество воинами Российской группировки был наречён ПЕРЕСВЕТОМ.
Воины силовых министерств России ласково называют его — БАТЯ.
По Воле Божией закончил служение Киприан — Пересвет.
12 июня 2005-го года, в городе Санкт-Петербурге, он принял Постриг в Великую Схиму, став старцем схиигуменом Исаакием.
Но навсегда останется с нами — всё тот же Батя, который не представляет себя, своей жизни без нас, без вас, дорогие люди!
Он — войсковой монах-священник.
Его приход — все наши воины.
Он и сейчас постоянно творит свои спасительные молитвы — за мир и любовь, за то, чтобы не гибли люди, за победу добра над злом, за нас с вами, за Землю и Славу Русскую!
Источник: _http://kiprian.narod.ru/
