Иван Бунин

* * *

* * *

За гробом
Я не тушил священного огня.
Книга Мертвых

Ночь Аль-Кадра. Сошлись, слились вершины,
И выше к небесам воздвиглись их чалмы.
Пел муэззин. Еще адеют льдины,
Но из теснин, с долин уж дышит холод тьмы.

Ночь Аль-Кадра. По темным горным склонам
Еще спускаются, слоятся облака.
Пел муэззин. Перед Великим Троном
Уже течет, дымясь, Алмазная Река.

И Гавриил - неслышно и незримо -
ОБходит спящий мир. Господь, благослови
Незримый путь святого пилигрима
И дай земле твоей ночь мира и любовь!
1903


Далеко на севере Капелла
Блещет семицветным огоньком,
И оттуда, с поля, тянет ровным,
Ласковым полуночным теплом.

За окном по лопухам чернеет
Тень от крыши; дальше, на кусты
И на жнивье, лунный свет ложится,
Как льняные белые холсты.
1903


Проснулся я внезапно, без причины.
Мне снилось что-то грустное - и вдруг
Проснулся я. Сквозь голые осины
В окно глядел туманный лунный круг.

Усадьба по-осеннему молчала.
Весь дом был мертв в полночной тишине,
И, как ребенок брошенный, кричала
Ушастая пустушка на гумне.
1903


Старик у хаты веял, подкидывал лопату,
Как раз к святому Спасу покончив с молотьбой.
Старуха в черной плахте белила мелом зату
И обводила окна каймою голубой.

А солнце, розовея, в степную пыль садилось -
И тени ног столбами ложились на гумно,
А хата молодела - зарделась, застыдилась -
И празднично блестело протертое окно.
1903

* * *
Уж подсыхает хмель на тине.
За хуторами, на бахчах,
В нежарких солнечных лучах
Краснеют бронзовые дыни.

Уж хлеб свезен, и вдалеке,
Над старою степною хатой,
Сверкает золотой заплатой
Крыло на сером ветряке.
1903

* * *
Там, на припеке, спят рыбацкие ковши;
Там низко над водой склоняются кистями
Темно-зеленые густые камыши;
Полдневный ветерок змеистыми струями

Порой зашелестит в их потайной глуши,
Да чайка вдруг блеснет сребристыми крылами
С плаксивым возгласом тоскующей души -
И снова плавни спят, сияя зеркалами.

Над тонким их стеклом, где тонет небосвод,
Нередко облако восходит и глядится
Блистающим столбом в зеркальный сон болот -

И как светло тогда в бездонной чаще вод!
Как детски верится, что в бездне их таится
Какой-то дивный мир, что только в детстве снится!
1903

* * *
Первый утренник, серебряный мороз!
Тишина и звонкий холод на заре.
Свежим глянцем зеленеет след колес
На серебряном просторе, на дворе.

Я в холодный обнаженный сад пойду -
Весь рассеян по земле его наряд.
Бирюзой сияет небо, а в саду
Красным пламенем настурции горят.

Первый утренник - предвестник зимних дней.
Но сияет небо ярче с высоты,
Сердце стало и трезвей и холодней.
Но как пламя рдеют поздние цветы.
1903

* * *
Обрыв Яйлы. Как руки фурий,
Торчит над бездною из скал
Колючий, искривленный бурей,
Сухой и звонкий астрагал.

И на заре седой орленок
Шипит в гнезде, как василиск,
Завидев за морем спросонок
В тумане сизом красный диск.
1903

Канун Купалы
Не туман белеет в темной роще,
Ходит в темной роще богоматерь,
По зеленым взгорьям, по долинам
Собирает к ночи божьи травы.

Только вечер им остался сроку,
Да и то уж солнце на исходе:
Застят ели черной хвоей запад,
Золотой иконостас заката.

Уж в долинах сыро, пали тени,
Уж луга синеют, пали росы,
Пахнет под росою медуница,
Золотой венец по роще светит.

Как туман, бела ее одежда,
Голубые очи точно звезды.
Соберет она цветы и травы
И снесет их к божьему престолу.

Скоро ночь - им только ночь осталась,
А наутро срежут их косами,
А не срежут - солнце сгубит зноем.
Так и скажет сыну богоматерь:

"Погляди, возлюбленное чадо,
Как земля цвела и красовалась!
Да недолог век земным утехам:
В мире Смерть, она и Жизнью правит".

Но Христос ей молвит: "Мать! не солнце,
Только землю тьма ночная кроет:
Смерть не смея губит, а срезает
Лишь цветы от семени земного.

И земное семя не иссякнет.
Скосит Смерть - Любовь опять посеет.
Радуйся, Любимая! Ты будешь
Утешаться до скончанья века!"
1903

Диза

Вечернеее зимнее солнце
И ветер меж сосен играют,
Алеют снега, а в светлице
Янтарные пятна мелькают.

Мохнатые тени от сосен,
Играя, сквозят позолотой
И по столу ходят; а Диза
В светлице одна, за работой.

На бронзу волос, на ланиты,
На пяльцы и руки широко
Вечернее льется сиянье,
А думы далеко, далеко.

Тяжелое зимнее море
Грохочет за фьордом в утесах,
И стелется по ветру пена
И стынет на снежных откосах;

Качаются с криками чайки
И падают в пену и тают...
Но звонкой весенней слюдою
Давно уж откосы блистают!

Пусть ночи пожарами светят
И рдеют закаты, как раны,
Пусть ветер бушует,- он с юга,
Он гонит на север туманы!

Пусть милый далеко,- он верен...
И вот на вечернее солнце,
На снег, на зеленые ветви
Она загляделась в оконце.

Забыты узоры цветные,
Забыты точеные пяльцы,
И тихо алеют ланиты,
Сияя, как снег, белизною,
И взоры так мягки и ярки,
Как синее небо весною.
1903

Мира

Тебя зовут божественною, Мира,
Царицею в созвездии Кита.
Таинственна, как талисманы Пирра,
Твоей недолгой жизни красота.

Ты, как слеза, прозрачна и чиста,
Ты, как рубин, блестишь среди эфира,
Но не за блеск и дивные цвета
Тебя зовут божественною, Мира.

Ты в сонме звезд, среди ночных огней,
Нежнее всех. Не ты одна играешь,
Как самоцвет: ярче и пышней.

Но ты живешь.Ты меркнешь, умираешь -
И вновь горишь. Как феникс древних дней,
Чтоб возродиться к жизни - ты сгораешь.
1903?

Надпись на чаше

Древнюю чашу нашел он у шумного синего моря,
В древней могиле, на диком пещаном прибрежье.
Долго трудился он; долго слагал воедино
То, что гробница хранила три тысячи лет, как святыню,
И прочитал он на чаще
Древнюю повесть безмолвных могил и гробниц:

"Вечно лишь море, безбрежное море и небо,
Вечно лишь солнце, земля и ее красота,
Вечно лишь то, что связует незримою связью
Душу и сердце живых с темной душою могил."
1903

Могита поэта

Мрамор гробницы его - в скорбной толпе кипарисов:
Радостней светит меж них синее лоно небес.
Ангел изваян над ним с опрокинутым светочем жизни:
Ярче пылает огонь, смертью поверженный ниц!
1903

Кольцо

В белом песке золотое блеснуло кольцо.
Я задремал над Днепром у широкого плеса,
Знойною ласкою ветер повеял в лицо,
Легкой прохладой и запахом свежего теса...
Ярко в воде зотое блеснуло кольцо.

Как его вымыли волны на отмели булой! -
Точно к венчанию... Искрился солнечный блеск,
Видел я плахты, сорочки и смуглое тело,
Слышал я говор, веселые крики и плеск...
Жадной толпою сошлись они к отмели белой!

Жадно дыша, одевались они на песке,
Лоснились косы, и карие очи смеялись,
С звонкими песнями скрылись они вдалеке,
Звонко о берег прозрачные волны плескались...
Чье-то кольцо золотится в горячем песке.

О, красота, тишина и раздолье Днепра!
Помню, как ветер в лугах серебрил верболозы,
Помню, как реяла дальних миражей игра...
1903

Запустение
Домой я шел по скату вдоль Оки,
По перелескам, берегом нагорным,
Любуясь сталью вьющейся реки
И горизонтом низким и просторным.
Был теплый, тихий, серенький денек,
Среди берез желтел осинник редкий,
и даль лугов за их прозрачной сеткой
Синела чуть заметно - как намек.
Уже давно в лесу замолкли птицы,
Свистели и шуршали лишь синицы.

Я уставал, кругом все лес пестрел,
Но вот на перевале, за лощиной,
Фруктовый сад листвою закраснел,
И глянул флигель серою руиной.
Глеб отворил мне двери на балкон,
Поговорил со мною в позе чинной,
Принес мне самовар - и по гостиной
Полился нежный и печальный стон.
Я в кресло сел, к окну, и , потухая,
Следил, как замолкал он, потухая,

В тиши звенел он чистым серебром,
А я глядел на клены у балкона,
На вишенник, красневший под бугром...
Вдали сивели тучки небосклона
И умирал спокойный серый день,
Меж тем как в доме, тихом как могила,
Неслышно одиночество бродило
И рея зеяла задумчивая тень.
Пел самовар, а комната беззвучно
Мне говорила: "Пусто, брат, и скучно!"

В соломе, возле печки, на полу,
Лежала груда яблок; паутины
Под образом качалися в углу,
А у стены темнели клавесины.
Я тронул их - и горестно в тиши
Раздался звук. Дрожащий, романтичный,
Он жалок был, но я душой привычной
В нем уловил непев родной души:
На этот лад, исполненный печали,
Когда-то наши бабушки певали.

Чтоб мрак спугнуть, я две свечи зажег,
И весело огни их заблестели,
И побежали тени в потолок,
А стекла окон сразу посинели...
Но отчего мой домик при огне
Стал и бедней и меньше? О, я знаю -
Он слишком стар... Пора родному краю
Сменить хозяев в нашей стороне.
Нам жутко здесь. Мы все в тоске, в тревоге...
Пора свести последние итоги.

Печален долгий вечер в октябре!
Любил я осень поздною в России.
Любил лесок багряный на горе,
Простор полей и сумерки глухие,
Любил стальную, серую Оку,
Когда она, теряясь лентой длинной
В дали лугов, шировой и пустынной,
Мне навевала русскую тоску...
Но дни идут, наскучило ненастье -
И сердце жаждет леска дня и счастья.

Томит меня немая тишина.
Томит гнезда родного запустенье.
Я вырос здесь. Но смотрит из окна
Заглохший сад. Над домом реет тленье,
И скупо в нем мерцает огонек.
Уж свечи нагорели и темнеют,
И комнаты в молчанье цепенеют,
А ночь долга, и новый день далек.
Часы стучат, и старый дом беззвучно
Мне говорит: "Да, без хозяев скучно!

Мне на покой давно, давно пора...
Поля, леса - все глохнет без заботы...
Я жду веселых звуков топора,
Жду разрушенья дерзостной работы,
Могучих рук и смелых голосов!
Я жду, чтоб жизнь, пусть даже в грубой силе,
Вновь расцвела из праха на могиле,
Я изменемог, и мертвый стук часов
В молчании осенней долгой ночи
Мне самому внимать нет больше мочи!"
1903

Одиночество
И ветре, и дождик, и мгла
Над холодной пустыней воды.
Здесь жизнь до весны умерла,
До весны опустели сады.
Я на даче один. Мне темно
За мольбертом, и дует в окно.

Вчера ты была у меня,
Но тебе уж тоскливо со мной.
Под вечер ненастного дня
Ты мне стала казаться женой...
Что ж, прощай! Как-нибудь до весны
Проживу и один - без жены...

Сегодня идут без конца
Те же тучи - гряда за грядой.
Твой след под дождем у крыльца
Расплылся, налился водой.
И мне больно глядеть одному
В предвечернюю серую тьму.
Мне крикнуть хотелось вослед:
"Воротись, я сроднился стобой!"
Но для женщины прошлого нет:
Разлюбила - и стал ей чужой.
Что ж! Камин затоплю, буду пить...
Хорошо бы собаку купить.
1903

Тень
Высоко в небе месяц ясный,
Затих волны дремотный плеск.
Как снежно-золотое поле,
Сияет в море лунный блеск.

Плыла меж небом и землею
Над морем тучка, наплыла
На край луны - и вдруг широко
Нас мягко тенью обняла.

Далеко золотое поле
Покрылось матовым стеклом,
И ветер, шелестя травою,
Пахнул полуночным теплом.

Счастливым и глубоким вздохом
Волна вздохнула в полусне -
И как доверчиво, как нежно
Ты вся прижалася ко мне!

Но вспыхнул блеск на горизонте,
Тень по горам в леса ушла -
И снова мы сидим недвижно,
И снова ночь, как день, светла.

Спит море под луною ясной,
Блестит на влажных камнях мох...
О, ночь любви! Ужель и в счатье
Нам нужен хоть единый вздох?
1903

Голуби
Раскрыт балкон, сожжен цветник морозом,
Опустошен поблекший сад дождями.

Как лунный камень, холодно и бледно
Над садом небо. Ветер в небе гонит
Свинцовые и дымчатые тучию
И крупный ливень с бурей то и дело
Бежит, дымится по саду... Но если
Внезапно глянет солнце, что за радость
Овладевает сердцем! Жадно дышишь
Душистым влажным воздухом, уходишь
С открытой головою по аллее,
Меж тем как над аллеей все приветней
Синеет небо яркое - и вдруг
С гумна стрелою мчится белый турман
И снежным комом падает к балкону,
За ним другой - и оба долго, долго
Пьют из лазурной лужи, поднимая
Свои головки кроткие... Замрешь,
Боясь их потревожить, весь охвачен
Какой-то робкой радостью, и мнится,
Что пьют они не дождевую воду,
А чистую небесную лазурь.
1903

Полярная звезда
Свой дикий чум среди снегов и льда
Воздвигла Смерть. Над чумом - ночь полгода.
И бледная Полярная Звезда
Горит недвижно в бездне небосвода.

Вглядись в туманный призрак. Это Смерть.
Она сидит близ чума, устремила
Незрячий взор в полнучную твердь -
И навсегда Звезда над ней ней застыла.
1904

Перекресток
Я долго в сумречном свете
Шел одиноко на закат.
Но тьма росла - и с перекрестка
Я тихо повернулся назад.

Чуть брезжил полусвет заката.
Но после света как мертва,
Как величава и угрюма
Ночного неба синева!

И бледны, бледны звезды в небе...
И долго быть мне в темноте,
Пока они теплей и ярче
Не засияют в высоте.
1904

Бальдер
Хаду - слепец, он жалок. Мрак глубокий
Скрывает и правду от него.
Но, часто тьмы, он весь во власти Локи -
Он насмерть поражает божество.

И все же мир лишь жаждой света дышит!
И Солнце, погребенное во тьму,
Из гроба тьмы, из бездны ада слышит,
ЧТо мир в тоске взывает лишь к нему.

И дрогнет тьма! И вспыхнет на востоке
Воскресший Свет! И боги пригвоздят
Тебя, как пса, к граниту гор, о Локи!
И будет змей, свирепый и стоокий,
Точить со скал на темя Локи - яд!
1904

Огни небес
Огни небес, тот серебристый свет,
Что мы зовем мерцаньем небесных,-
Порою только неугасший свет
Уже давно померкнувших планет,
Светил, давно забытых и безвестных.

Та красота, что мир стремит вперед,
Есть тоже след былого. Без возврата
Сгорим и мы, свершая в свой черед
Обычный путь, но долго не умрет
Жизнь, что горела в нас когда-то.

И много в мире избранных, чей свет,
Теперь еще незримый для незрящих,
Дойдет к земле чрез много, много лет...
В безвестном сонме мудрых и творящих
Кто знает их? Быть может, лишь поэт.
1903-1904

Косогор
Косогор над разлужьем и пашни кругом,
Потускневший закат, полумрак...
Далеко за извалами крест над холодом -
Неподвижный ветерок.

Как печальна заря! И как долго она
Тлеет в сонном просторе равнин!
Вот чуть внятная девичья песня слышна...
Вот заплатка лунь... И опять тишина...
Ночь, безмолвная ночь. Я один.

Я один, а вокруг темнота и поля,
И ни звука в просторе их нет...
Точно проклят тот край, тот народ, где земля
Так пустынна уж тысячу лет!
1903-1904

Сапсан
В полях, далеко от усадьбы,
Зимует просяной омет.
Там табунятся волчьи свадьбы,
Там клочья шерсти и помет.
Воловьи ребра у дороги
Торчат в снегу - и спал на них
Сапсан, стервятник космоногий,
Готовый взвиться каждый миг.

Я застрелил его. А это
Грозит бедой. И вот ко мне
Стал гость ходить. Он до рассвета
Вкруг дома бродит при луне.
Я не видал его. Я слышал
Лишь хруст шагов. Но спать невмочь.
На третью ночь я в поле вышел...
О, как была печальна ночь!

Когтистый след в снегу глубоком
В глухие степи вел с гумна.
На небе мглистом и высоком
Плыла холодная луна.
За валом, над привадой в яме,
Серо маячила ветла.
Даль над пустынными полями
Была таинственно светла.

Облитый этим странным светом,
Подавлен мертвой тишиной,
Я стал - и бледным силуэтом
Упала тень моя за мной.
По небесам, в туманной мути,
Сияя, лунный лик нырял
И серебристым блеском ртути
Слюду по насту озарял.

КТо был он, этот полуночный
Незримый гость? Откуда он
Ко мне приходит в час урочный
Через сугробы под балкон?
Иль он узнал, что я тоскую,
Что я один? что в дом ко мне
Лишь снег да небо в ночь немую
Глядят из сада при луне?

Быть может, он сегодня слышал,
Как я, прокинув кабинет,
По темной спалне в залу вышел,
Где в сумраке мерцал паркет,
Где в окнах небеса синели,
А в этой сини четко встал
Черно-зеленый конус ели
И острый Сириус блистал?

Теперь луна была в зените,
На небе плыл густой туман...
Я ждал его,- я шел к раките
По насту снеговых полян,
И если б враг мой от привады
Внезапно прянул на сугроб,-
Я б из винтовки без пощады
Пробил его широкий лоб.

Но он не шел. Луна скрывалась,
Луна сияла сквозь туман,
Бежала мгла... И мне казалось,
Что на снегу сидит Сапсан.
Морозный иней, как алмазы,
Сверкал на нем, а он дремал,
Седой, зобастый, круглоглазый,
И в крылья голову вжимал.

И был он страшен, непонятен,
Таинственен, как этот бег
Туманной мглы и светлых пятен,
Порою озарявших снег,-
Как воплотившаяся сила
Той Воли, что в полночный час
Нас страхом всех соединила -
И сделала врагами нас.
9.I.05

* * *
В гостинную, сквозь сад и пыльные гардины,
Струится из окна веселый летний свет,
Хрустальным золотом ложась на клавесины,
На ветхие ковры и выцветший паркет.

Вокруг дома глушь и дичь. Там клены и осины,
Приюты голинок, шиповник, бересклет...
А в доме рухлядь, тлен: повсюду паутины,
Все двери заепрты... И так уж много лет.

В глубокой тишине, таинственно сверкая,
Как мелкий перламутр, беззвучно моль плывет.
По стенкам радужным, как бархатка сухая,
Тревожно бабочка лиловая снует.

Но фортки нет в окне, и рама в нем - глухая.
Тут даже моль недолго наживет!
29.VII.05

* * *
Старик сидел, покорно и уныло
Поднявши брови, в кресле у окна.
На столике, где чашка чаю стыла,
Сигара нагоревшая струила
Полоски голубого волокна.

Был зимний день, и на лицо худое,
Сквозь этот легкий и душистый дым,
Смотрело солнце вечно молодое,
Но уж его сиянье золотое
На запад шло по комнатам пустым.

Часы в углу своею четкой мерой
Отмеривали время... На закат
Смотрел старик с беспомощною верой...
Рос на сигаре пепел серый,
Струился сладкий аромат.
23.VII.05

* * *
Осень. Чащи леса.
Мох сухих болот.
Озеро белесо.
Бледен небосвод.

Отцвели кувшинки,
И шафран отцвел.
Выбиты тропинки,
Лес и пуст и гол.

Только ты красива,
Хоть давно суха,
В кочках у залива
Старая ольха.

Женственно глядишься
В воду в полусне -
И засеребришься
Прежде всех к весне.
1905

Огонь на мачте
И сладостно и грустно видеть ночью
На корабле далеком в темном море
В ночь уходящий топовый огонь.
Когда все спит на даче и сквозь сумрак
Одни лишь звездысветятся, я часто
Сижу на старой каменной скамейке,
Над скалами обрыва. Ночь тепла
И так темно, так тихо все, как будто
Нет ни земли, ни нибе - только мягкий
Глубокий мрак. И вот вдали, во мраке,
Идет огонь - как свечечка. Ни звука
Не слышно на прибрежье,- лишь свечки
Звенят в горе чуть уловимым звоном,
Будят в душе задумчивую нежность,
А он уходит в ночь и одиноко
Висит на горизонте, в темной бездне
Меж небом и землею... Пойте, пойте,
Сверчки, мои товарищи ночные,
Баюкайте мою ночную грусть!
1905

* * *
Густой зеленый ельник у дороги,
Глубокие пушистые снега.
В них шел олень, могучий, тонконогий,
К спине откинув тяжкие рога.

Вот след его. Здесь натоптал тропинок,
Здесь елку гнул и белым зубом скреб -
И много хвойных крестиков, остинок
Осыпалось с макушки на сугроб.

Вот снова след, размеренный и редкий,
И вдруг - прыжок! И далеко в углу
Теряется собачий гон - и ветки,
Обитые рогами на бегу...
О, как легко он уходил долиной!
Как бешено, в избытке свежих сил,
В стремительности радостно-звериной,
Он красоту от смерти уносил!
1905

Стамбул
Облезлые худые кобели
С печальными, молящими глазами -
Потомки тех, что из степей пришли
За пыльными скрипучими возами.

Был победитель славен и богат,
И затопил он шумною ордою
Твои дворы, твои сады, Царьград,
И предался, как сытый лев, покою.

Но дни летят, летят быстрее птиц!
И вот уже в Скутари на погосте
Чернеет лес, и тысячи гробниц
Белеют в кипарисах, точно кости.

И прах веков упал на прах святынь,
На славный город, ныне полудикий,
И вой собак звучит тоской пустынь
Под византийской ветхой базиликой.

И пуст Сераль, и смолк его фонтан,
И высохли столетние деревья...
Стамбул, Стамбул! Последний мертвый стан
Последнего великого коченья!
1905

* * *
Тонет солнце, рдяным углем тонет
За пустыней сизой. Дремлет, клонит
Головы баранта. Близок час:

Мы проводим солнце, обувь скинем
И свершим под звездным, темным, синим
Милосердым небом свой намаз.

Пастухи пустыни, что мы знаем!
Мы, как сказки детства, вспоминаем
Минареты наших отчих стран.

Разверни же, Вечный, над пустыней
На вечерней тверди темно-синей
КНигу звезд небесных - наш Коран!

И, склонив волени, мы закроем
Очи в сладком страхе, и моем
Лица холодеющим песком,
И возвысим голос, и с мольбою
В прахе разольемся пред тобою,
Как волна на берегу морском.
1905

* * *
Ра-Озирис, владыка дня и света,
Хвала тебе! Я, бог пустыни, Сет,
Горжусь врагом: ты, побеждая Сета,
В его стране царил пять тысяч лет.

Ты славен был, твоя ладья воспета
была стократ. Но за ладьей вослед
Шел бог пустынь, бог древнего завета -
И вот, о Ра, плоды твоих побед:

Безносый сфинкс среди полей Гизеха,
Ленивый Нил да глыбы пирамид,
Руины Фив, где гулко бродит эхо,
Да письмена в куски разбитых плит,

Да обелиск в блестящей политуре,
Да пыль песков на пламенной лазури.
1905

Потоп
Халдейские мифы
КОгда ковчег был кончен и наполнен,
И я, царь Касисадра, Ксисутрос,
Закрыл в Сиппаре хартии закона,
Раздался снеба голос: "На закате
На землю хлынет ливень. Затвори
В ковчеге дверь". И вот настало время
Войти в ковчег. Со страхом ждал я ночи
И в страхе затворил я дверь ковчега,
и в страхе поручил свою судьбу
Бусуркургалу, кормчему. А утром
Поднялся вихрь - и тучи охватили
Из края в край всю землю. Роману
Нремел среди среди небес. Нэбо и Сарру
Согласно надвигались по долинам
И по горам. Нергал дал волю ветру.
Нинип наполнил реки, и несли
Смерть и погибель Гении. До неба
Достигли воды. Свет потух во мраке,
И брат не не видел брата. Сами боги
К вершинам Анну в страхе поднялись
И на престолах плакали, и сними
Истина горько плакала. Шесть дней
И семь ночей свирепствовали в мире
Вихрь, ураган и ветер - наконец,
С рассветом дня, смирались. Воды пали,
И ливень стих. Я плакал о погибших,
Носясь по воле волн,- и предо мною,
Как бревна, трупы плавали. Я плакал,
Открыв окно и увидавши солнце.
1905

эльбрус
Иранский миф
На льдах Эльбурса солнце всходит.
На льдах Эльбруса жизни нет.
Вокруг него на небосводе
Течет алмазный круг планет.

Туман, всползающий на скаты,
Верши не в силах досягнуть:
Одним небесным Иазатам
К венцу земли доступен путь.

И Митра, чье святое имя
Благословляет вся земля,
Восходит первый между ними
Зарей на льдистые поля.

И светит ризой златотканой,
И озирает с высоты
Истоки рек, пески Ирана
и гор волнистые хребты.
1905

Тэмджид

В тихом старом городе Скутари,
Каждый раз, как только надлежит
Быть средине ночи,- раздается
Грустный и задумчивый Тэмджид.

На средине между ранним утром
И вечерним сумраком стают
Дервиши джелвети и на башне
Древний гимн, святой Тэмджид поют.

Спят сады и спят тробницы в полночь,
Спит Скутари. Все, что спит, молчит.
Но под звездным небом с темной башни
Не для спящих этот гимн звучит:

Есть глаза, чей скорбный взгляд с тревогой,
С тайной мукой в сумрак устремлен,
Есть уста, что страстно и напрасно
Призывают благодатный сон.

Тяжела, тема стезя земная.
Но зачтется в небе каждый вздох:
Спите, спите! Он не спит, не дремлет,
Он вас помнит, милосердный бог.
1905

Тайна

Он на клинок дохнул - и жало
Его сирийского кинжала
Померкло в дымке голубой:
Под дымкой ярче заблистали
Узоры золота на стали
Своей червонною резьбой.

"Во имя бога и пророка.
Прочти, слуга небес и рока,
Свой бранный клич: скажи, каким
Девизом твой клинок урашен?"
И он сказал: "Девиз мой страшен.
Он - тайна тайн: Элиф. Лам. Мим."

"Элиф, Лам, Мим? Но эти знаки
Темны, как путь в загробном мраке:
Сокрыл их тайну Мохамед..."
"Молчи, молчи! - сказал он строго,-
Нет в мире бога, кроме бога,
Сильнее тайны - силы нет".

Сказал, коснулся ятаганом
Чела под шелковым тюрбаном,
Окинул жаркий Атмейдан
Ленивым взглядом хищной птицы -
И тихо синие ресницы
Опять склонил на ятаган.
1905

С острогой
Костер трещит. В фелюке свет и жар.
В воде стоят и серебрятся щуки,
Белеет дно... Бери трезубец в руки
И не спеши. Удар! Еще удар!

Но поздно. Страсть - как сладостный кошмар,
Но сил уж нет, противны кровь и муки...
Гаси, гаси - вали с борта фелюки
Костер в Лиман... И чад, и дым, и пар!

Теперь легко, прохладно. Выступают
Туманные созвездья в полутьме.
Волна качает, рыбы засыпают...
И вверх лицом ложусь я на корме.
Плыть - до зари, но в море путь не скучен.
Я задремлю под ровный стук уключин.
1905

Мистику
В холодный зал, луною освещенный,
Ребенком я вошел.
Тенями рам старинных испещренный,
Блестел вощеный пол.

Как в алтаре, высоки она были,
А там в саду - луна,
И белый снег, и в пудре снежной пыли -
Столетняя сосна.

И в страхе я в дверях остановился:
Как в алтаре,
По залу ладан сумрака дымился,
Сквозя на серебре.

Но взгляни упал на небо: небо ясно,
Луна чиста, светла -
И страх исчез... Как часто, как напрасно
Детей пугает мгла!

Теперь давно мистического храма
Мне жалок темный бред:
Когда идешь над бездной - надо прямо
Смотреть в лазурь и свет.
1905

Призраки
Нет, мертвые не умерли для нас!
Есть старое шотландское преданье,
Что тени их, незримые для глаз,
В полночный час к нам ходят на свиданье,

Что пыльныйх арф, висящих на стенах,
Таинственно качаются их руки
И пробуждают в дремлющих струнах
Печальные и сладостные звуки.

Мы сказкамипредания зовем,
Мы глухи днем, мы дня не понимаем;
Но в сумраке мы сказками живем
И тишине доверчиво внимаем.

Мы в призраки не верим; но и нас
Томить любовь, томить тоска разлуки...
Я им внимал, я слышал их не раз,
те грустные и сладостные звуки!
1903-1905

Неугасимая лампада
Она молчит, она теперь спокойна.
Но радость не вернется к ней: в тот день,
Когда его могилу закидали
Сырой землей, простилась с нею радость.

Она молчит,- ее душа теперь
Пуста, как намогильная часовня,
Где над немой гробницей день и ночь
Горит неугасимая лампада.
1903-1905

Вершина
Леса, скалистые тенины -
И целый день, в конце теснин,
Громада снеговой вершины
Из-за лесных глядит вершин.

Селений нет, ущелья дики,
Леса синеют и молчат,
И серых скал нагие пики
На скатах из лесов торчат.

Но целый дегь, - куда ни кину
Вдоль по горам смущенный взор, -
Лишь эту белую вершину
Повсюду вижу из-за гор.

Она полнеба заступила,
За облака ушла венцом -
И все смирилось, все застыло
Пред этим льдистым мертвецом.
1903-1905

Тропами потаенными
Тропами потаенными, глухими,
В лесные чащи сумерки идут.
Засыпанные листьями сухими,
Леса молчат - осенней ночи ждут.

Вот крикнул сыч в пустынном буераке...
Вот темный лист свалился, чуть шурша...
Ночь близится: уж реет в полумраке
Ее немая, скорбная душа.
1903-1905

В открытом море
В открытом море - только небо,
Вода да ветер. Тяжело
Идет волна, и низко кренит
Фелюка серое крыло.

В открытом море ветер гонит
То свет, то тень - и в облака
Сквозит лазурь... А ты забыта,
Ты бесконечно далека!

Но волны, пенясь и качаясь,
Идут, бегут навстречу мне -
И кто-то синими глазами
Глядит в мелькающией волне.

И что-то вольное, живое,
Как эта синяя вода,
Опять опять напоминает
То, что забыто навсегда!
1903-1905

Под вечер
Угрюмо шмель гудит, толкаясь по стеклу...
В окно зарница глянула тревожно...
Притихший соловей в сирени на валу
Выводит трели осторожно.

Гром, проворчав в саду, скатился за гумно;
Но воздух меркнет, небо потухает...
А тополь тянется в открытое окно
И ладаном благоухает.
1903-1905

Свозь ветви
Осень листья темной краской метит:
Не уйти им от своей судьбы!
Но светло и нежно небо светит
Сквозь нагие черные дубы,

Что-то неземное обещает,
К тишине уводит от забот -
И опять, опять душа прощает
ПРомелькнувший, обманувший год!
1903-1905

Келья
День распогодился с закатом.
Сквозь стекла в старый кабинет
Льет солнце золотистый свет;
Широким палевым квадратом
Окно рисует на стене,
А в нем бессильно, как во сне,
Скользит трепещущим узором
Тень от березы над забором...
Как грустно на закате мне!

Зачем ты, солнце, на прощанье,
В своем сиянье золотом,
Вошло в мой одинокий дом?
Он пуст, в нем весное молчанье!
Я был спокоен за трудом,
Я позаюыл твое сиянье:
Зачем же думы о былом
И это грустное веселье
В довно безлюдной, тихой келье?
1903-1905

Океаниды
В полдневный зной, когда на щебень,
На валуны прибрежных скал,
Кипя, встает за гребнем гребень,
Крутясь, идет за валом вал,-

Когда изгиб прибоя блещет
Зеркально-вогнутой грядой
И в нем сияет и трепещет
От гребня отблеск золотой,-

Как весел ты, о буйный хохотЭ
Звенящий смех Океанид,
Под этот влажный шум и грохот
Летящих в пене на гранит!

Как звучно море под скалами
Дробит на солнце зеркала
И в пене, вместе с зеркалами,
Клубит их белые тела!
1903-1905

Стон
Как розовое море - даль пустынь.
Как синий лотос - озеро Мерида.
"Встань, сонный раб, и свой шалаш покинь:
Уж озлатилась солнцем пирамида".

И раб встает. От жесткого одра
Идет под зной и пламень небосклона.
Рассвет горит. И в пышном блеске Ра
Вдали звучат стенания Мемнона.
1903-1905

В горной долине
Бледно-зеленые грустные звезды...
Помню темнебщий лес,
Сырость и сумерки в горной долине,
Холод осенних небес.

Жадно и долго стремился я, звезды,
К вам, в вышину...
Что же я встретил? Нагие граниты,
Сумерки, страх, тишину...

Бледны и грустны вы, горные звезды:
Вы созерцаете смерть.
Что же влечет к вам? Зачем же так тянет
Ваша бездонная твердь?
1903-1905

День гнева
Апокалипсис, VI
...И Агнец снял четвертую печать.
И услыхал я голос, говоривший:
"Восстань, смотри!" И я взглянул: конь бледен,
На нем же мощный всадник - Смерть. И Ад
За нею шел, и власть у ней была
Над четвертью земли, да умерщвляет
Мечом и гладом, мором и зверями.

И пятую он снял печать. И видел
Я под престолом души убиенных,
Воспившие: "Доколе, о владыко,
За нашу кровь?" И были им даны
Одежды белоснежные, и было
Им сказано: да почитаю, покуда
Сотрудники и братья их умрут,
Как и они, за словеса господни.

КОгда же снял шестую он печать,
Взглянул я вновь, и вот - до оснований
Потрясся мир, и солнце стало мрачно,
Как вретище, и лик луны - как кровь;
И звезды устремились вниз, как в бурю
Незрелыйплодсмоковницы, и небо
Свилось, как свиток хартии, и горы,

Колеблясь, с места двинулись; и все
Цари двинулись; и все
Цари земли, вельможи и владыки,
Богатые и сильные, рабы
И вольные - все скрылися в пещеры,
В ущелья гор, и говорят горам
И камням их: "Падите и сокройте
Нас от лица сидящего во славе
И гнева Агнца: ибо настанет
Великий день его всесильной кары!"
1903-1905

Ормузд
Ни алтарей, ни истуканов,
Ни темных капищ. Мир одет
В покровы мрака и туманов:
Боготворите только Свет.

Владыка Света весь в едином -
В борьбе со тьмой. И потому
Огни зажгите по вершинам:
Возненавидьте только Тьму.

Ночь третью мира властно правит.
Но мудрый жаждет верит Дню:
Он в мире радость солнца славит,
Он поклоняется Огню.

И, возложив костер на камень,
Всю жизнь свою приносит в дар
Тебе, неугасимый Пламень,
Тебе, всевидящий Датар!
1903-1905

Черный камень Каабы
Он драгоценной яшмой был когда-то,
Он был неизреченной белизны -
Как цвет садов блаженного Джинната,
Как горный снег в дни солнца и весны.

Дух Гавриил для старца Авраама
Его нашел среди песков и скал,
И гении хранили двери храма,
Где он жемчужной грудою сверкал.

Но шли века - со всех концов вселенной
К нему неслись молитвы, и рекой
Текли во храм, далекий и священный,
Сердца, обремененные тоской...

Аллах! Аллах! Померк твой дар бесценный -
Померк от слез и горести людской!
1903-1905

За измену

ИХ господь истребил за измену несчастной отчизне,
Он костями их тел, черепами усеял поля.
Восскресил их пророк: он просил им у господа жизни.
Но позора земли никогда не прощает Земля.

Две легенды о них прочитал я в легендах Востока.
Милосерда одна: воскрешенные пали в бою.
Но другая жестока: до гроба, по слову пророка,
Воскрешенные жили в пустынном и диком краю.

В день восстанья из мертвых одежды их черными стали,
В знак того, что на них - замогильного тления след,
И до гроба их лица, склоненные долу в печали,
Сохранили свинцовый, холодный, безжизненный цвет.
1903-1905

Гробница Софии
Горный ключ по скатам и оврагам,
Полусонный, убегает вниз.
Как чернец, над белым саркофагом
В синем небе замер кипарис.

Нежные, как девушки, мимозы
Льют под узор своих ветвей,
И цветут, благоухают розы
На кустах, где плачет соловей.

Ниже - дикий берег и туманный,
Еле уловимый горизонт:
Там простор воздушный и безгранный,
Голубая бездна - Геллеспонт.

Мир тебе, о юная! Смиренно
Я целую белое тюрбэ:
Пять веков бессмертна и нетленна
На Востоке память о тебе.

Счастлив тот, кто жизнью мир пленяет.
Но стократ счастливей тот, чей прах
Веру в жизнь бессмертную вселяет
И цветет легендами в веках!
1903-1905

Купальщица
Смугла, ланиты побледнели,
И потемнел лучистый взгляд.
На молодом холодном теле
Струится щелковый наряд.

Залив опаловою гладью
В дали сияющей разлит.
И легкий ветер смольной прядью
Ее волос чуть шевелит.

И млеет знойно-шолубое
Подобье гор - далекий Крым.
И горяча тропа на зное
По виноградникам сухим.
1906

Новый год
Ночь прошла за шумной встречей года...
Сколько сладкой муки! Сколько раз
Я ловил, сквозь блеск и говор,
Быстрый взгляд твоих влюбленных глаз!

Вышли мы, когда уже светало
И в церквах затеплелись огни...
О, как мы любили! Как томились!
Но и здесь мы были не одни.

Молча шла ты об руку со мною
По средине улиц. Городок
Точно вымер. Мягко веял влажный
Тающего снега холодок...

Но подъезд уж близок. Вот и двери...
О, прощальный милый взгляд! "Хоть раз,
Только раз прильнуть к тебе всем сердцем
В этот ранний, в этот сладкий час!"

Носестра стоит, глядит бесстратно.
"Добро ночи!" Сдержанный поклон,
Стук дверей - и я один. Молчание,
Бледный сумрак, предрассветный звон...
1906

Из окна
Ветви кедра - вышивки зеленым
Темным плюшем, свежим и густым,
А за плюшем кедра, за балканом -
Сад прозрачный, легкий, точно дым:

Яблони и сизые дорожки,
Изумрудно-яркая трава,
На березах - серые сережки
И ветвей плакучих кружева,

А на кленах - дымчато-сквозная
С золотыми мушками вуаль,
А за ней - длинная, лесная,
Голубая, тающая даль.
1906

Змея
Покуда март гудит в лесу по голым
Снастям ветвей, - бесцветна и плоска,
Я сплю в дупле. Я сплю в листве тяжелым,
Холодным сном – и жду: весна близка.

Уж в облаках, как синие оконца,
Сквозит лазурь... Подохло у корней,
И мотылек в горячем свете солнца
Припал к листве... Я шевелюсь под ней,

Я развиваю кольца, опьяняюсь
Теплом лучей... Я медленно ползу -
И вновь цвету, горю, меняюсь,
Ряжусь то в медь, то в сталь, то в бирюзу.

Где суше лес, где много пестрых листьев
И желтых мух, там пестрый жгут – змея.
Чем жарче день, чем мухи золотистей -
Тем ядовитей я.
1906

Невольник
Песок, серебристый и горячий,
Вожу я к морю на волнах,
Чтоб усыпать дорожки к даче,
Как снег, белеющей в скалах.

И скучно мне. Все то же, то же:
Волны, скрипучий трудный путь,
Иссохшее речное ложе,
Песок, сверкающий, как ртуть.

И клонит голову дремота.
И мнится, что уж много лет
Я вижу кожу бегемота -
Горы морщинистый хребет,

и моря синий треугольник,
И к морю длинный след колес...
Я покорился. Я, невольник,
Живу лишь сонным ядом грез.
1903-1906

Печаль
На диких скалах, среди развалин -
Рать кипарисов. Она гудит
Под ветром с моря. Угрюм, печален
Пустынный остров, нагой гранит.

Уж берег темен – заходят тучи.
Как крылья чаек, среди камней
Мелькает пена. Прибой все круче,
Порывы ветра все холодней.

И кто-то скорбный, в одежде темной,
Стоит над морем... Вдали – печаль
И сумрак ночи...
1903-1906

Песня
Я – простая девка на баштане,
Он – рыбак, веселый человек.
Тонет белый парус на Лимане,
Много видел он морей и рек.

Говорят, гречанки на Босфоре
Хороши... А я черна, худа.
Утопает белый парус в море -
Может, не вернется никогда!

Буду ждать в погоду, в непогоду...
Не дождусь – с баштана разочтусь,
Выйду к морю, брошу перстень в воду
И косою черной удавлюсь.
1903-1906

Детская
От пихт и елей в горнице темней,
Скучней, старинней. Древнее есть что-то
В уборе их. И вечером красней
Сквозь них зари морозной позолота.

Узорно-легкой, мягкой бахромой
Лежит их тень на рдеющих обоях -
И грустны, грустны сумерки зимой
В заброшенных помещичьих покоях!

Сидишь и смотришь в окна из угла
И думаешь о жизни старосветской...
Увы! Ведь эта горница была
Когда-то нашей детской!
1903-1906

Речка
Светло, легко и своенравно
Она блестит среди болот
И к старым мельницам так плавно
Несет стекло весенних вод.

Несет – и знать себе не хочет,
Что там, над омутом в лесу,
Безумно Водяной грохочет,
Стремглав летят по колесу, -

Пылит на мельницах помолом,
Трясет и жернов и привод -
И, падая, в бреду тяжелом
Кружит седой водоворот.
1903-1906

Две радуги
Две радуги – и золотистый, редкий
Весенний дождь. На западе вот-вот
Блеснут лучи. На самой верхней ветке
Садов, густых от майских непогод,
На мрачном фоне тучи озаренной
Чернеет точкой птица. Все свежей
Свет радуг фиолетово-зеленый
И сладкий запах ржей.
1903-1906

Чужая
Ты чужая, но любишь,
Любишь только меня.
Ты меня не забудешь.
До последнего дня.

Ты покорно и скромно
Шла за ним от венца.
Но лицо ты склонила –
Он не видел лица.

Ты с ним женщиной стала,
Но не девушка ль ты?
Сколько в каждом движенье
Простоты, красоты!

Будут снова измены...
Но один только раз
Так застенчиво светит
Нежность любящих глаз.

Ты и скрыть не умеешь,
Что ему ты чужда...
Ты меня не забудешь
Никогда, никогда!
1903-1906

Апрель
Туманный серп, неясный полумрак,
Свинцово-тусклый блеск железной крыши,
Шум мельницы, далекий лай собак,
Таинственный зигзаг летучей мыши.

А в старом палисаднике темно,
Свежо и сладко пахнет можжевельник,
И сонно, сонно светится сквозь едьник
Серпа зеленоватое пятно.
1903-1906

Детство
Чем жарче день, тем сладостней в бору
Дышать сухим смолистым ароматом,
И весело мне было поутру
Бродить по этим солнечным палатам!

Повсюду блеск, повсюду яркий свет,
Песок – как шелк... Прильну к сосне корявой
И чувствую: мне только десять лет,
А ствол – гигант, тяжелый, величавый.

Кора груба, морщиниста, красна,
Но так тепла, так солнцем вся прогрета!
И кажется, что пахнет не сосна,
А зной и сухость солнечного света.
1903-1906

Поморье
Белый полдень, жар несносный,
Мох, песок, шелюг да сосны...
Но от сосен тени нет,

Облака легки, высоки,
Солнце в бледной поволоке –
Всюду знойный белый свет.

Там, за хижиной помора,
За песками косогора,
Голой мачты виден шест...

Но и море гладью млечной,
Серебристой, бесконечной,
Простирается окрест.

А на отмели песчаной
Спит помор, от солнца пьяный,
Только плачется комар,

И на икрах обнаженных,
Летним зноем обожженных,
Блещет бронзовый загар.
1903-1906

Донник
Брат, в запыленных сапогах,
Швырнул ко мне на подоконник
Цветок, растущий на парах,
Цветок засухи – желтый донник.

Я встал от книг и в степь пошел...
Ну да, все поле – золотое,
И отовсюду точки пчел
Плывут в сухом вечернем зное.

Толчется сеткой мошкара,
Шафранный свет над полем реет –
И, значит, завтра вновь жара
И вновь сухмень. А хлеб уж зреет.

Да, зреет и грозит нуждой,
Быть может, голодом... И все же
Мне этот донник золотой
На миг всего, всего дороже!
1903-1906

У шалаша
Распали костер, сумей
Разозлить его блестящих,
Убегающих, свитящих
Золотых и синих змей!

Ночь из тьмы пустого сада
Дышит холодом прудов,
Прелых листьев и плодов –
Ароматом листопада.

Здесь же яркий зной и свет,
Тени пляшут по аллеям,
И бегущим жарким змеям,
Их затеям – счета нет!
1903-1906

Терем
Высоко стоит луна,
Тени елей резки, четки.
Я – в светлице у окна,
Я бледнее полотна...
В серебре пруты решетки.

Мать, отец – все спят давно.
Я с распущенной косою
Загляделася в окно...
Я бледна, как полотно,
Как поляна под росою.

Подоконник не велик,
Все же можно здесь прижаться...
С неба смотрит лунный лик –
И у ног на половик
Клетки белые ложатся.

Да и я – как в серебре,
Испещренная крестами...
Долги ночи в сентябре!
Но усну лишь на заре,
Истомленная мечтами.
1903-1906

Горе
Меркнет свет в небесах.
Скачет князь мелколесьем, по топям, где сохнет осока.
Реют сумерки в черных еловых лесах,
А по елкам мелькает, сверкает – сорока.

Станет князь, поглядит:
Нет сороки! Но сердце недоброе чует.
Снова скачет – и снова сорока летит,
Перелесьем кочует.

Болен сын... Верно, хуже ему...
Погубили дитя перехожие старцы-калики!
Ночь проходит... И что-то теперь в терему?
Скачет князь – и все слышит он женские крики.

А в лесу все темней,
А уж конь устает... Поспешай, - недалеко!
Вон и терем... Но что это? Сколько огней!
- Нагадала сорока.

1903-1906

Дюны
За сизыми дюнами – северный тусклый туман.
За сизыми дюнами – серая даль океана.
На зыби холодной, у берега – черный бакал,
На зыби маячит высокая шейка баклана.

За сизым дюнами – север. Вдали иногда
Проходят, как тени, норвежские старые шхуны –
И снова все пусто. Холодное небо, вода,
Туман синеватый и дюны.
1903-1906

Каменная Баба
От зноя травы сухи в мертвы.
Степь – без границ, но даль синеет слабо.
Вот остов лошдиной головы.
Вот снова – Каменная Баба.

Как сонны эти плоские черты!
Как первобытно-грубо это тело!
Но я стою, боюсь тебя... А ты
Мне улыбнешься несмело.

О дикое исчадье древней тьмы!
Не ты ль когда-то было громовержцем?
- Не бог, не бог нас создал. Это мы
Богов творили рабским сердцем.
1903-1906

Эсхил
Я содрагаюсь, глядя на твои
Четры немые, полные могучей
И строгой мысли. С древней простотой
Изваян ты, о старец. Бесконечно
Далеки дни, когда ты жил, и мифом
Теперь те дни нам кажутся. Ты страшен
Их древностью. Ты страшен тем, что ты,
Незримый в мире двадцать пять столетий,
Незримо в нем присутствуешь доныне,
И пред твоею славой легендарной
Бессильно Время. – Рок неотвратим,
Все в мире предначертано Судьбою,
и благо поклоняющимся ей,
Всесильной, осудившей на забвенье
Дела всех дел. Но ты пред Адрастеей
Склонил чело суровое с таким
Величием, с такою мощью духа,
Какая подобает лишь богам
Да смертному, дерзнувшему впервые
Восславить дух и дерзновенье смертных!
1903-1906

У берегов Малой Азии
Здесь царство Амазонок. Были дики
Их буйные забавы. Много дней
Звучали здесь их радостные клики
И ржание купавшихся коней.

Но век наш – миг. И кто укажет ныне,
Где на пески ступала их нога?
Не ветер ли среди морской пустыни?
Не эти ли нагие берега?

Давно унес, развеял ветер южный
Их голоса от этих берегов...
Давно слизал, размыл прибой жемчужный
С сырых песков следы подков...
1903-1906

Агни
Лежу во тьме, сраженный злою силой.
Лежу и жду, недвижный и немой:
Идут, поют над вырытой могилой,
Несут огни, – вещают жребий мой.

Звенят в щиты, зовут меня домой,
В стоустый вопль сливают плач унылый.
Но мне легко: ты, Агни светлокрылый,
Спасешь меня, разъединишь со тьмой.

Смотрите, братья, недруги и други,
Как бог, гудя, охватит мой костер,
Отсвечивая золотом в кольчуге!

Смирите скорбь рыдающих сестер:
Бог взял меня и жертвою простер,
Чтоб возродить на светозарном Юге!
1903-1906

Столп огненный
В пустыне раскаленной мы блуждали,
Томительно нам знойный день светил,
Во мглистые сверкающие дали
Туманный столп пред нами уходил.

Но пала ночь – и скрылся столп туманный,
И пламенем исчез, свободней дышит грудь –
И племенем к земле обетованной
Нам Ягве указует путь!
1903-1906

Сын человеческий
Апокалипсис, 1
Я, Иоанн, ваш брат и соучастник
В скорбях и царстве господа, был изгнан
На Птмос за свидетельство Христа.

Я осенен был духом в день воскресный
И слышал за собою как бы трубный
Могучий глас: «Я Альфа и Омега».

И обратился, дабы видеть очи
Того, кто говорит, и, обратившись,
Увидел семь светильников златых.

И посреди их пламенников – мужа,
Подиром облеченного по стану
И в поясе из золота – по персям.

Глава его и волосы сияли,
Как горный снег, как белая ярина,
И точно пламень огненный – глаз.

Стопы его – халколиван горящий,
Как будто раскаленные горниле,
И глас его был шумом многих вод.

Семь звезд в его деснице, меч струился
Из уст его, и лик его – как солнце,
Блистающее в славе сил своих.

И, увидав, я пал пред ним, как мертвый.
1903-1906

Путеводные знаки


Бог для ночных паломников в Могребе
Зажег огни – святые звезды Пса.
Привет тебе, сверкающаая в небе
Алмазно-синяя роса!

Путь по пескам от Газы до Арима
Бог оживил приметами, как встарь.
Привет вам, камни – четки пилигрима,
В пустыне ведшие Агарь!

Костями бог усеял все дороги,
Как след гиен среди ущелий Ти.
Привет вам,Ю почивающие в боге,
Нам проторившие пути!
1903-1906

На обвале
Печальный берег! Сизые твердыни
Гранитных стен до облака встают,
А ниже – хаос каменный пустыни,
Лавина щебня, дьявола приют.

Но нищета смиренна. Одиноко
Она ушла на берег – и к скале
Прилипла сакля... Верный раб пророка
Довольствуется малым на земле.

И вот – жилье. Над хижиной убогой
Дымок синеет... Прыгает коза...
И со скалы, нависшей над дорогой,
Блестят агатом детские глаза.
1903-1906

К востоку
Вот и скрылись, позабылись снежных гор чалмы.
Зной пустыни, путь к востоку, мерные холмы.

Каменистый, красно-серый, мутный океан
На восток уходит, в знойный, в голубой туман.

И все жарче, шире веет из степей теплынь,
И все суше, слаще пахнет горькая полынь.

И холмы все безнадежней. Глина, роговик...
День тут светел, бесконечен, вечер синь и дик.

И едва стемнеет, смеркнет, где-то между скал,
Как дитя, как джинн пустыни, плачет шакал,

И н мягких крльях совки трепетно парят,
И на тусклом небе звезды сумрачно горят.
1903-1906

Зеленый стяг
Ты почитаешь в ларце, в драгоценном ковчеге,
Ветхий деньми, Эски,
Ты, сзываший на брань и святые набеги
Через моря и пески.

Ты уснул, но твой сон – золотые виденья.
Ты сквозь сорок шелков
Дышишь запахом роз и дыханием тленья –
Ароматов веков.

Ты покоишься в мире, о слава Востока!
Но сердца покорил
Ты навек. Не тебя ль над главою пророка
Воздвигал Гавриил?

И не ты ли царишь над Востоком доныне?
Развернися, восстань –
И восстанет Ислам, как самумы пустыни,
На священную брань!

Проклят тот, кто велений Корана не слышит.
Проклят тот, кто угас
Для молитвы и битв, – кто для жизни не дышит,
Как бесплодный Геджас.

Ангел смерти сойдет в гробовые пещеры, –
Ангел смерти сквозь тьму
Вопрошает у мертвых их символы веры:
Что мы скажем ему?
1903-1906

Священный прах
Пыль, по которой Гавриил
Свой путь незримый совершает
В полночный час среди могил,
Целит и мертвых воскрешает.

Прах, на который пала кровь
Погибших в битве за свободу,
Благоговенье и любовь
Внушает мудрому народу.

Прильни к нему, благослови
Миг созерцания святыни –
И в битву мести и любви
Восстань, как ураган пустыни.
1903-1906

Зейнаб
Зейнаб, свежесть очей! Ты – арабский кувшин:
Чем душнее в палатках пустыни,
Чем стремительней дует палящий хамсин,
Тем вода холоднее в кувшине.

Зейнаб, свежесть очей! Ты строга и горда:
Чем безумнее любишь – тем строже.
Но сладка, о, сладка ледяная вода,
А для путника – жизни дороже!
1903-1906

Белые крылья
В пустыне красной над пророком
Летел архангел Гавриил
И жгучий зной в пути далеком
Смягчал сияньем белых крыл.

И я в пути, и я в пустыне.
И я, не смея отдохнуть,
Как Магомет к святой Медине,
Держу к заветной цели путь.

Но зной не жжет – твоим приветом
Я и доныне осенен:
Мир серебристым, нежным светом
Передо мною напоен.
1903-1906

Птица

На всех на вас – на каждой багрянице,
На каждом пыльном рубище раба –
Есть амулет, подобный вещей птице,
Есть тайный знак, и этот знак – Судьба.

От древности, когда он путь свой начал,
Он совершил его среди гробов:
Он, проходя, свои следы означил
Зловещей белизною черепов.

Хамсин на них горячей мглою дует,
Песок, струясь бежит по их костям.
Всем чуждаясь, на них сова ночует
Среди могильных ям.
1903-1906

* * *
Огромный, красный, старый пароход
У мола стал, вернувшись из Сиднея.
Белеет мол и, радостно синея,
Безоблачный сияет небосвод.

В тиши, в тепле, на солнце, в изумрудной
Сквозит воде, склонясь на левый борт,
Гигант уснул. И спит пахучий порт,
Спят грузчики. Белеет мол безлюдный.

В воде прозрачной виден узкий киль,
Весь в ракушках. Их слой зелено-ржавый
Нарос давно... У Суматры, у Явы
В Великом океане... в зной и штиль.

Мальчик-негр в турецкой грязной феске
Висит в бадье, по борту, красит бак –
И от воды на свежий красный лак
Зеркальные восходят арабески.

И лак блестит под черною рукою,
Слепит глаза... И мальчик-обезьяна
Сквозь сон поет... Простой напев Судана
Звучит в тиши всем чуждою тоской.
VIII.06

Петров день

Девушки-русалочки,
Нынче наш последний день!
Свет за лесом занимается,
Побледнели небеса,
Собираются с дубинами
Мужики из деревень
На опушку, к морю сизому
Холодного овса...
Мы из речки – на долину,
Из долины – по отвесу,
По березовому лесу –
На равнину,
На восток, на ранний свет,
На овсы,
Вдоль по жемчугу
Девушки-русалочки,
Звонко стало по лугам.
Забелела речка в сумраке,
В алеющем пару,
Пнями пахнет лес березовый
По откосам, берегам, –
Густ и зелен он, кудрявый,
Поутру...
Поутру вода тепла,
Холодна трава седая,
Вся медовая, густая,
Да идут на нас с дрекольем из села.
Что ж! Мы стаей на откосы,
На опушку – из берез,
На бегу растреплем косы,
Упадем с разбега в росы
И до слез
Хохотать и, назло людям,
Мять овес!
Девушки-русалочки,
Стойте, поглядите на рассвет:
Бел-восток алеет, ширится, –
Широко зарей в полях,
Ни души-то нету, милые,
Только алый свет
Да холодный крупный жемчуг
На стеблях...
Мы, нагие,
Всем чужие,
На опушке, на полянке,
Бледны, по пояс в пару, –
Нам пора, сестрицы, к няне,
Ко двору!
Жарко в небе солнце божье
На Петров играет день,
До Ильи сулит бездождье,
Пыль, сухмень –
Будут знойные зарницы
Зáрить хлеб,
Будет омут наш, сестрицы,
Темен, слеп!
1906

* * *

Ограда, крест, зеленая могила,
Роса, простор и тишина полей...
– Благоухай, звенящее кадило,
Дыханием рубиновых углей!

Сегодня год. Последние напевы,
Последний вздох, последний фимиам...
– Цветите, зрейте, новые посевы,
Для новых жатв! Придет черед и вам.
1906

* * *

Растет, растет могильная трава,
Зеленая, веселая, живая,
Омыла плиты влага дождевая,
И мох покрыл ненужные слова.

По вечерам заплакала сова,
К моей душе забывчивой взывая,
И старый склеп, руина гробовая,
Таит укор... Но ты, земля, права!

Как нежны на алеющем закате
Кремли далеких синих облаков!
Как вырезаны крылья ветряков
За темною долиною на скате!

Земля, земля! Весенний сладкий зов!
Ужель есть счастье даже и в утрате?
1906

Вальс

Похолодели лепестки
Раскрытых губ, по-детски влажных –
И зал плывет, плывет в протяжных
Напевах счастья и тоски.

Сиянье люстр и зыбь зеркал
Слились в один мираж хрустальный –
И веет, веет ветер бальный
Телом душистых опахал.
1906

* * *

«Мимо острова в полночь фрегат проходил:
Слева месяц над морем светил,
Справа остров темнел – пропадали вдали
Дюны скудной родимой земли.

Старый дом рыбака голубою стеной
Там мерцал над кипящей волной.
Но в заветном окне не видал я огня:
Ты забыла, забыла меня!»

«Мимо острова в полночь фрегат проходил:
Поздний месяц над морем светил,
Золотая текла по волнам полоса
И как в сказке неслись паруса.

Лебединою грудью белели они,
И мерцали на мачтах огни.
Но в светлице своей не зажгла я огня:
Ты забудешь, зубудешь меня!»
1906

* * *

Геймдаль искал родник божественный.
Геймдаль, ты мудрости алкал –
И вот настал твой час торжественный
В лесах, среди гранитных скал.

Они молчат, леса полночные,
Ручьи, журча, едва текут,
И звезды поздние, восточные
Их вещий говор стерегут.

И шлем ты снял – и холод счастия
По волосам твоим прошел:
Миг обрученья, миг причастия
Как смерть был сладок и тяжел.

Теперь ты мудр. Ты жаждал знания –
И все забыл. Велик и прост,
Ты слышишь мхов произрастание
И дрожь земли при свете звезд.
1906

Пугач

Он сел в глуши, в шатре столетней ели.
На яркий свет, сквозь ветви и сучки,
С безумным удивлением глядели
Сверкающие золотом зрачки.

Я выстрелил. Он вздрогнул – и бесшумно
Сорвался вниз, на моих корней витых.
Но и во мху блестят, глядят безумно
Круги зрачков лучисто-золотых.

Раскинулись изломанные крылья,
Но хищный взгляд все так же дик и зол,
И сталь когтей с отчаяньем бессилья
Вонзается в ружейный скользкий ствол.
1906

Дядька

За окнами – снега, степная гладь и ширь,
На переплетах рам – следы ночной пурги...
Как тих и скучен дом! Как съежился снегирь
От стужи за окном. – Но вот слуга. Шаги.

По комнатам идет седой костлявый дед,
Несет вечерний чай: «Опять глядишь в углы?
Небось все писем ждешь, депеш да эстафет?
Не жди. Ей не до нас. Теперь в Москве – балы».

Смутясь, глядит барчук на строгие очки,
На седину бровей, на розовую плешь...
– Да нет, старик, я так... Сыграем в дурачки,
Пораньше ляжем спать... Каких уж там депеш!
1906

Стрижи

Костел-маяк, примета мореходу
На ребрах гор, скалистых и нагих,
Звонит зимой, в туман и непогоду,
А нынче – штиль; закат и чист, и тих.

Одни стрижи, – как только над горою
Начнет гранит вершины розоветь, –
Скользят в пролетах башни и порою
Чуть слышно будят медь.
1906

На рейде

Люблю сухой, горячий блеск червонца,
Когда его уронят с корабля
И он, скользнув лучистой каплей солнца,
Прорежет волны у руля.

Склонясь с бортов, с невольною улыбкой
Все смотрят вниз. А он уже исчез.
Вверх по корме струится глянец зыбкий
От волн, от солнца и небес.

Как жар горят червонной медью гайки
Под серебристым тентом корабля.
И плавают на снежных крыльях чайки,
Косясь на волны у руля.
1906

* * *

Леса в жемчужном инее. Морозно.
Поет из телеграфного столба
То весело, то жалобно, то грозно
Звенящим гулом темная судьба.

Молчит и внемлет белая долина.
И все победней, ярче и пышней
Горит, дрожит и блещет хвост павлина
Стоцветными алмазами над ней.
21.II.07

Проводы

Забил буграми жемчуг, заклубился,
Взрывая малахиты под рулем.
Земля плывет. Отходит, отделился
Высокий борт. И мы назад плывем.

Мол опустел. На сор и зерна жита,
Свистя, слетелись голуби. А там
Дрожит корма, и длинный жезл бугшприта
Отходит и чертит по небесам.

Куда теперь? Март, сумерки... К вечерне
Звонят в порту... Душа весной полна,
Полна тоской... Вон огонек в таверне...
Но нет, домой. Я пьян и без вина.
1907

Дия

Штиль в безграничпо-светлом Ак-Денизе.
Зацвел миндаль. В ауле тишина
И теплый блеск. В мечети на карнизе,
Воркуя, ходят, ходят турмана.

На скате под обрывистым утесом
Журчит фонтан. Идут оттуда вниз
Уступы крыш по каменным откосам
И безграничный виден Ак-Дениз.

Она уж там. И весел, и спокоен
Взгляд быстрых глаз. Легка, как горный джинн.
Под шелковым бешметом детски-строен
Высокий стан... Она нальет кувшин,

На камень сбросит красные папучи
И будет мыть, топтать в воде белье...
– Журчи, журчи, звени, родник певучий,
Она глядится в зеркало твое!
1907

Гермон

Великий Шейх, седой и мощный друз,
Ты видишь все: пустыню Джаулана,
Геннисарет, долины Иордана
И божий дом, ветхозаветный Луз.

Как белый щелк, сияет твой бурнус
Над синевой далекого Ливана,
И сам Христос, смиренный Иисус,
Дышал тобою, радость каравана.

В скалистых недрах спит Геннисарет
Под серою стеной Тивериады.
Повсюду жар, палящий блеск и свет
И допотопных кактусов ограды –

На пыльную дорогу в Назарет
Один ты веешь сладостью прохлады.
1907

* * *

На пути под Хевроном,
В каменистой широкой долине,
Где по скатам и склонам
Вековые маслины серели на глине,
Поздней ночью я слышал
Плач ребенка – шакала.
Из-под черной палатки я вышел,
И душа моя грустно чего-то искала.
Неподвижно светили
Молчаливые звезды над старой,
Позабытой землею. В могиле
Почивал Авраам с Исааком и Саррой.
И темно было в древней гробнице Рахили.
1907

Гробница Рахили

"И умерла, и схоронил Иаков
Её в пути..." И на гробнице нет
Ни имени, ни надписей, ни знаков.

Ночной порой в ней светит слабый свет,
И купол гроба, выбеленный мелом,
Таинственною бледностью одет.

Я приближаюсь в сумраке несмело
И с трепетом целую мел и пыль
На этом камне, выпуклом и белом...

Сладчайшее из слов земных! Рахиль!
1907

Иерусалим

Это было весной. За восточной стеной
Был горячий и радостный зной.
Зеленела трава. На припеке во рву
Мак кропил огоньками трапу.

И сказал проводник: «Господин! Я еврей
И, быть может, потомок царей.
Погляди на цветы по сионским стенам:
Это все, что осталося нам».

Я спросил: «На цветы?» И услышал в ответ:
«Господин! Это праотцев след,
Кровь погибших в боях. Каждый год, как весна,
Красным маком восходит она».

В полдень был я на кровле. Кругом, подо мной,
Тоже кровлей, – единой, сплошной,
Желто-розовой, точно песок, – возлежал
Древний город и зноем дышал.

Одинокая пальма вставала над ним
На холме опахалом своим,
И мелькали, сверлили стрижи тишину,
И далеко я видел страну.

Морем серых холмов расстилалась она
В дымке сизого мглистого сна,
И я видел гористый Моав, а внизу –
Ленту мертвой воды, бирюзу.

«От Галгала до Газы, – сказал проводник, –
Край отцов ныне беден и дик.
Иудея в гробах. Бог раскинул по ней
Семя пепельно-серых камней.

Враг разрушил Сион. Город тлел и сгорал –
И пророк Иеремия собрал
Теплый прах, прах золы, в погасавшем огне
И рассеял его по стране:

Да родит край отцов только камень и мак!
Да исчахнет в нем всяческий злак!
Да пребудет он гол, иссушен, нелюдим –
До прихода реченного им!»
1907

Храм Солнца

Шесть золотистых мраморных колонн,
Безбрежная зеленая долина,
Ливан в снегу и неба синий склон.

Я видел Нил и Сфинкса-исполина,
Я видел пирамиды: ты сильней,
Прекрасней, допотопная руина!

Там глыбы желто-пепельных камней,
Забытые могилы в океане
Нагих песков. Здесь радость юных дней.

Патриархально-царственные ткани —
Снегов и скал продольные ряды —
Лежат, как пестрый талес, на Ливане.

Под ним луга, зеленые сады
И сладостный, как горная прохлада,
Шум быстрой малахитовой воды.

Под ним стоянка первого Номада.
И пусть она забвенна и пуста:
Бессмертным солнцем светит колоннада.

В блаженный мир ведут ее врата.
Баальбек, 6.V/07

* * *

Чалма на мудром – как луна
С ее спокойствием могильным.
Луна светла и холодна
Над Ак-Сараем, жарким, пыльным.

Что для нее наши дни,
Закаты с горестным изаном
И эти бледные огни
В гнезде скалистом и туманном!
1907

Воскресение

В апрельский жаркий полдень, по кремнистой
Дороге меж цветущими садами
Пришел монах, высокий Францисканец,
К монастырю над синим южным морем.
«Кто там?» – сказал Привратник из-за двери.
«Брат во Христе», – ответил францисканец.
«Кого вам надо?» – «Брата Габриэля».
«Он нынче занят – пишет Воскресенье».
Тогда монах сорвал с ограды розу,
Швырнул во двор – и с недовольным видом
Пошел назад. А роза за оградой
Рассыпалась на мрамор черным пеплом.
1907

* * *

Шла сиротка пыльною дорогой,
На степи боялась заблудиться.
Встретился прохожий, глянул строго,
К мачехе велел ей воротиться.

Долгими лугами шла сиротка,
Плакала, боялась темной ночи.
Повстречался ангел, глянул кротко
И потупил ангельские очи.

По пригоркам шла сиротка, стала
Подниматься тропочкой неровной.
Встретился господь у перевала,
Глянул милосердно и любовно.

«Не трудись, – сказал он, – не разбудишь
Матери в ее могиле тесной:
Ты моей, сиротка, дочкой будешь», –
И увел сиротку в рай небесный.
1907

Слепой

Вот он идет проселочной дорогой,
Без шапки, рослый, думающий, строгий,
С мешками, с палкой, в рваном армячишке,
Держась рукой за плечико мальчишки.

И звонким альтом, жалобным и страстным,
Поет, кричит мальчишка, – о прекрасном
Об Алексее, божьем человеке,
Под недовольный, мрачный бас калеки.

«Вы пожалейте, – плачет альт, – бездомных!
Вы наградите, люди, сирых, темных!»
И бас грозит: «В аду, в огне сгорите!
На пропитанье наше сотворите!»

И, угрожая, властным, мерным шагом
Идет к избушке ветхой над оврагом,
Над скудной балкой вдоль иссохшей речки,
А там одна старуха на крылечке.

И крестится старуха и дрожащей
Рукою ищет грошик завалящий
И жалко плачет, сморщивая брови,
Об окаянной грешнице Прасковье.
1907

Новый храм

По алтарям, пустым и белым,
Весенний ветер дул на нас,
И кто-то сверху капал мелом
На золотой иконостас.

И звучный гул бродил в колоннах,
Среди лесов. И по лесам
Мы шли в широких балахонах,
С кистями, в купол, к небесам.

И часто, вместе с малярами,
Там пели песни. И Христа,
Что слушал нас в веселом храме,
Мы написали неспроста.

Нам все казалось, что под эти
Простые песни вспомнит он
Порог на солнце в Назарете,
Верстак и кубовый хитон.
1907

Колибри

Трава пестрит — как разглядеть змею?
Зеленый лес раскинул в жарком свете
Сквозную тень, узорчатые сети. —
Они живут в неведенье, в раю.

Поют, ликуют, спорят голосами,
Огнем хвостов... Но стоит невпопад
Взглянуть в траву — и прянет пестрый гад:
Он метко бьет раскосыми глазами.
1907

* * *

Кошка в крапиве за домом жила.
Дом обветшалый молчал, как могила.
Кошка в него по ночам приходила
И замирала напротив стола.

Стол обращен к образам — позабыли,
Стол, как стоял, так остался. В углу
Каплями воск затвердел на полу —
Это горевшие свечи оплыли.

Помнишь? Лежит старичок-холостяк:
Кротко закрыты ресницы — и кротко
В черненький галстук воткнулась бородка...
Свечи пылают, дрожит нависающий мрак...

Темень теперь этот дом по ночам.
Кошка приходит и светит глазами.
Угол мерцает во тьме образами.
Ветер шумит по печам.
1907

* * *

Присела на могилке Савуре
Старуха Смерть, глядит на людный шлях.
Цветущий лен полоскою лазури
. Синеет на полях.

И говорит старуха Смерть: «Здорово,
Прохожие! Не надо ли кому
Льняного погребального покрова?
. Не дорого возьму».

И говорит Савур-курган: «Не каркай.
И саван – прах. и саван обречен
Истлеть в земле, чтоб снова вырос яркий
Небесно-синий лен».
1907

* * *

Свежа в апреле ранняя заря.
В тени у хат хрустит ледок стеклянный.
Причастницы к стенам монастыря
Несут детей – исполнить долг желанный.

Прими, господь, счастливых матерей,
Отверзи храм с блистающим престолом –
И у святых своих дверей
Покрой их звоном благостно-тяжелым.
30.VI.07

* * *

Там иволга, как флейта, распевала,
Там утреннее солнце пригревало
Труд муравьев – живые бугорки.
Вдруг пегая легавая собка,
Тропинкой добежав до буерака,
Залаяла. Я быстро взвел курки.

Змея? Барсук? – Плетенка с костяникой.
А на березе девочка – и дикий
Испуг в лице и глазках: над ручьем
Дугой береза белая склонилась –
И вот она вскарабкалась, схватилась
За ствол и закачалася на нем.

Поспешно повернулся я, поспешно
Пошел назад... Младенчески-безгрешно
И радостно откликнулась душа
На этот ужас милый... Вся пестрела
Березовая роща, флейта пела –
И жизнь была чудесно хороша.
1907

* * *

Щебечут пестрокрылые чекканки
На глиняных могильных бугорках.
Дорога в Мекку. Древние стоянки
В пустыне, в зоне, на песках.

Где вы, хаджи? Где ваши дромадеры?
Вдали слюдой блестят солончаки.
Кругом погост. Бугры рогаты, серы,
Как голых седел арчаки.
Дамаск, 1907

* * *

В столетнем мраке черной ели
Краснела тесная заря,
И светляки в кустах горели
Зеленым дымом янтаря,

И ты играла в темной зале
С открытой дверью на балкон,
И пела грусть твоей рояли
Про невозвратный небосклон,

Что был над парком, – бледный, ровный,
Ночной, июльский, – там, где след
Души счастливой и любовной,
Души моих далеких лет.
1907

* * *

«Тут покоится хан, покоривший несметные страны,
Тут стояла мечеть над гробницей вождя:
Учь толак бош ослун! Эти камни, бурьяны
Пахнут мускусом после дождя».

И сидел я один на крутом и пустом косогоре.
Горы хмурились в грудах синеющих туч.
Вольный ветер с зеленого дальнего моря
Был блаженно пахуч.
1907

Тезей

Тезей уснул в венке из мирт и лавра.
Зыбь клонит мачту в черных парусах.
Зеленым золотом горит звезда Кентавра
На южных небесах.

Забыв о ней, гребцы склоняют вежды,
Поют в дремоте сладкой... О Тезей!
Вновь пропитал Кентавр ткань праздничной одежды
Палящим ядом змей.

Мы в радости доверчивы, как дети.
Нас тешит мирт, пьянит победный лавр.
Один Эгей не спал над морем в звездном свете,
Когда всходил Кентавр.
1907