Постановка балета Сергея Прокофьева “Золушка” в Латвийском национальном оперном театре, только что осуществленная модным молдавским хореографом Раду Поклитару, наделала немало шума не только в Риге, но и в других европейских столицах. Поклитару отказался от классического либретто, основанного на известной сказке Шарля Перро, и перенес действие в… публичный дом второй половины прошлого века. Милая и трогательная Золушка у него превратилась в уборщицу из борделя, которым командует злая мачеха. Этот сценический кульбит настолько возмутил наследников композитора, что они отказали его создателям в праве использовать музыку Прокофьева. Собственный корреспондент “Труда” в Париже встретился с внуком композитора Сергеем ПРОКОФЬЕВЫМ, который вместе с семьей с начала 90-х годов живет во французской столице.



- Как вы узнали об этой, так сказать, неординарной трактовке балета?

- Чисто случайно. По давней привычке я почти каждое утро подключаюсь к Интернету, запускаю ключевое слово “Прокофьев” и в разделе “Новости” смотрю, что происходит. И вдруг выскочила ссылка на один сайт из города Даугавпилс, где довольно бодро сообщалось, что в Риге должна состояться премьера балета Сергея Прокофьева “Золушка”. Я продолжил поиск и обнаружил фрагменты пресс-конференции, на которой выступили директор Латвийского национального театра оперы Андрейс Жагарс и хореограф Раду Поклитару. Последний среди прочего сообщал, что, мол, ничего страшного не произойдет и “откровенной порнографии в этом спектакле не будет”.



Должен сознаться, это заявление восторга у меня не вызвало. Даже наоборот. Я позвонил нашему парижскому юристу, который многие годы занимается правовой стороной наследия дедушки, и поставил его в известность о рижской интерпретации “Золушки”. Позднее мои худшие предположения стали подтверждаться. Я узнал о переделке либретто… Ну а высказывание директора оперы о том, что Латвия получила “необычайно новый и свежий спектакль”, меня просто возмутило. Ничего себе “новизна и свежесть” - превратить прекрасный балет в пошлое “пип-шоу”.



- Как дальше развивались события?

- Замечу, что Раду Поклитару уже во второй раз выступает в подобном амплуа. До “Золушки” ведь был балет “Ромео и Джульетта”, поставленный им в Большом театре. Я и ту его работу не воспринял как нечто выдающееся. Сколько уж было в мире подобных постановок, создатели которых с непонятным упорством переносят действие высокой классической формы на современные городские свалки. К тому же с музыкой там также обошлись весьма вольно: были купюры, перестановки, повторы... И вот рецидив. Тот же постановщик, тот же композитор и те же манипуляции. Ведь в рижском варианте “Золушки” не только искорежен сюжет. В балет произвольно добавлена увертюра Россини, а из трех его актов один выкинут.



- Какие права имеют наследники в подобных ситуациях?

- По существующей практике театр который собирается ставить то или иное произведение, сначала обращается к наследникам или к тем лицам, которые занимаются их правами, чтобы получить лицензию на использование музыки. Далее представляется краткое описание проекта. Как-то нам пришел не то европейский, не то американский проект постановки “Пети и Волка”. Вместо прокофьевского сюжета о приключениях мальчика в деревне там этот самый мальчик входит в церковь, на него падает луч света, он слышит голоса, поет хор… И так минут двадцать. То есть автор хотел использовать имя Прокофьева и название его популярного произведения в качестве “паровоза”, обеспечивающего успех. Но, позвольте, ведь “Петя и Волк” - это своего рода путеводитель по симфоническому оркестру для детей, к тому же милая сказочная история. При чем тут колокола и прочее?



В “Золушке” авторы решили отказаться от оригинального либретто и сделать свое. Конечно, постановщик имеет право на собственное творчество, но важно при этом хотя бы не искажать нравственный смысл, канву произведения. Ведь композитор отталкивается от либретто и рождается музыка, с этим либретто связанная.



Хореограф рижской “Золушки” на той пресс-конференции высказался весьма примечательно. Приведу дословно: “Зачем пользоваться языком (хореографическим. - В.П.), который в принципе давно уже превратился в строго выверенную систему? Это интересно скорее археологам от танца, чем хореографам. Я ни в коем случае не ратую за то, чтобы “Лебединое озеро” и “Спящую красавицу” снимали из репертуара. Замечательные спектакли, на них учиться и учиться, но вы же не обращаетесь ко мне “Милостивый государь, не соизволите ли сказать?..”



Вот на это я могу г-ну Поклитару ответить так: очень жаль, что этот уважительный стиль устарел. Что “устарело” уважительное отношение к классическим произведениям. Тем более речь идет о произведении, которое давно доказало свою ценность, которое знают и любят миллионы людей.



- Какие действия были вами предприняты?

- Хочу уточнить. Все наследники Сергея Прокофьева имеют одинаковые права и решение принимают коллегиально. У нас есть профессиональный адвокат, специалист в области авторского права, который многое сделал для защиты музыки дедушки от всякого рода злоупотреблений. Поскольку я живу с ним в одном городе, я быстро представил ему аргументы, после чего было написано письмо в дирекцию Латвийской оперы и во французскую организацию по защите авторских прав. Не могу сказать, что был получен радостный ответ. Это и понятно, ведь когда обрушивается запрет на постановку, люди не слишком этим довольны. Тем более что на три спектакля билеты уже были проданы. Конечно, можно было топнуть ногой и все запретить. Но мы понимали, что в театре есть масса людей, которые не виновны и не могут отвечать за решения руководства. Так что три спектакля все-таки состоялись. Но после была поставлена точка.



- Насколько остра, по вашему мнению, проблема защиты произведений от посягательств сценических костоломов?

- Это животрепещущий вопрос. Можно ведь и “Войну и мир” обрезать так, что останется полчаса, час. Зачем напрягаться?.. Почему-то, когда Прокофьев работал над своим балетом, он не выбрал сюжет, к примеру, из маркиза де Сада, чтобы сделать что-то скандальное, “клубничное”. Он выбрал Шарля Перро. Кстати, во времена Перро тоже существовали бордели, но у писателя ведь не возникло желания сделать местом действия один из них. Перро хотел написать милую, детскую сказку, что и сделал. Да, сейчас пишут иначе - зачастую грубо и жестко. Но зачем же уничтожать то, что было создано, и создано великолепно, раньше? Французского сказочника защитить некому, но у русского композитора Сергея Прокофьева пока защитники есть.



- Наверное, то, что произошло с “Золушкой”, скорее всего все-таки исключение, чем правило? Какие постановки Сергея Прокофьева произвели на вас впечатление за последнее время?

- К примеру, “Огненный ангел”, поставленный в Большом, - великолепная, яркая работа. Недавно в Париже прошла “Война и мир” - казалось бы, для французов сюжет об их поражении в 1812 году не очень приятен. Тем не менее зал от восторга просто неистовствовал.



- Сергей, если можно, несколько слов о Фонде Прокофьева.

- Он был основан моей бабушкой Линой, первой женой композитора, в Лондоне, где жил ее младший сын и мой дядя Олег. Ничего плохого в этом нет за исключением того, что во Франции Прокофьев прожил 16 лет, а в Англии бывал считанные разы. Фонд призван пропагандировать музыку Прокофьева и предоставлять максимально точную информацию о его жизни и творчестве. Существует архив, созданный на базе Фонда. Его куратором является музыкант по образованию Ноэль Манн - дама энергичная и преданная нашему делу.



- Сколько всего нынче наследников композитора?

- Давайте посчитаем. Мой отец Святослав, ему сейчас 81 год. После отца - я, мои две дочери. Дядя Олег, увы, умер. Его дети, мои кузины и кузены - Сергей, Анастасия, Корделия, Беатрис, Руперт и Гэбриэль, который - кстати, единственный из всех нас - занимается музыкой профессионально. Бабушка Лина подумала обо всех и распорядилась в отношении всех своих внуков и правнуков. Вторая жена композитора Мирра Мендельсон получила четверть авторских прав, но у нее не было детей, и свою долю она завещала московскому Музею имени Глинки.



- В течение какого времени за наследниками сохраняются авторские права?

- Срок, принятый во всем мире, - 70 лет после смерти автора. В России раньше было 50 лет, но недавно перешли к общемировой практике. В случае с Сергеем Прокофьевым точка отсчета - не 1953 год, когда он умер, а 1957-й - каждый из четырех военных годов был зачтен за два.



- Вы уже давно живете в Париже, а до этого была Москва…

- Да, я окончил Московский архитектурный институт, три года работал в мастерской, где, кстати, разрабатывался проект Хаммеровского центра. Затем занимался промышленной графикой. В Париж с женой и дочерьми перебрались 15 лет назад. Мы очень многим обязаны деду. Вот почему я считаю своим долгом всячески способствовать плодотворной работе Фонда Сергея Прокофьева. Помимо прочего, занимаюсь сайтом Фонда в Интернете, а также участвую в выпуске его журнала на английском языке “Три толстяка”.

Прокофьев Вячеслав, соб. корр. “Труда”.
источник: trud.ru