Об офисный планктон прекрасно написано на Луркмори и на Википедии . Но если вы считаете, что это не о вас – не льстит себе. Там просто написано не совсем серьезно и как бы отстраненно, будто от третьего лица. Но попробуем сделать это немножко серьезнее.

1) Почти каждый представитель офисного планктона считает, что понятие «офисный планктон» – это не о нем. Если вы занимаетесь работой, которую считаете в чем умственной, и получаете за это зарплату или гонорары – вы и есть офисный планктон. Я сам офисный планктон.

2) Офисный планктон свысока относится к «пролетариата». Конечно, вы не делаете физическую работу. Вы, наверное, не торгуете на базаре или в магазине. Более у вас, возможно, есть высшее образование. И возможно, вы даже считаете свою профессию престижной.

3) Вы стараетесь быть в курсе культурной жизни. Ходите на выставки и читаете «умные» книжки, может даже не художественные, а популярно-философские. В Украине это может быть сучукрлита, если вы украиноязычные.

4) Некоторые из вас пытается разбираться в политике и обсуждать ее. Многие презирает власть – но презирает и тех, кто пытается хоть как-то ей противодействовать.

5) Вы читаете эту статью и, если не побоитесь засветиться под ней, пишете под ней сокрушительные и чрезвычайно остроумные комментарии.

Вы – офисный планктон, если ходите в офис с определенной периодичностью. И даже если выполняете подобные функции из дома, как это долгое время делал, например, я сам.

Луркмор пишет, что офисный планктон не делает ничего полезного. Это лишь стеб. Если посмотреть на дело серьезно: кто бы в капитализме платил человеку, не приносит прибыли?

Офисный планктон косвенно выполняет очень полезные функции – полезны для капиталистической системы. Как было упомянуто в врезе, современному капитализму очень нужна функция управления. Это может быть как управление бизнесом – подсчеты прибылей, планирование развития, поиски способов втюхивания хлама т.д.

Или это может быть управление людьми. Такую функцию выполняют, например, те виды планктона, к которому принадлежу я сам: переводчики, журналисты-редакторы, работники масс-медиа. Или другой вид планктона, близкий мне – социологи, которые превращаются в маркетологов.
_________________

Функция этого вида планктона заключается по сути в обеспечении развлечений – того, что Оруэлл называл prolefeed, «пролетарский корм. Даже если при этом «поднимаются важные проблемы», для большинства накормленных это будет означать максимум урчание в комментариях, немного интереснее времяпрепровождения на рабочем месте, возмущение «на кухнях». Но никак не действие, а тем более не организованную действие.


Функция всего класса офисного планктона также состоит в самоумиротворении. Ведь все эти люди – все вы – считают себя чем лучше «пролетариев». А значит, нуждаются – нуждаетесь – нечто большее: лучших шмоток, лучшего пролетарского корма (скажем, Доктора Хауса вместо Дикой розы. А для этого нужна чуть большая зарплата за несколько «высшее» труд.

офисным планктоном. Офисный планктон – это почти всегда кто-то другой. Пусть даже сосед по офису. Вы не такой, ага.

Не менее интересный факт – офисный планктон не считает себя пролетариатом. Хотя имеет все признаки пролетариев.

Офисный планктон работает или за зарплату или за «проценты», «гонорары» и т.п. Пролетариат работает или за зарплату, рассчитаны от времени (timewage), или за зарплату, рассчитаны от выработки (piecewage).

Офисный планктон, так же, как и пролетарии физического труда, вынужден продавать свою рабочую силу, чтобы жить.

Офисный планктон, как и другие пролетарии, не имеет средств производства. Если у вас (как у меня), есть, скажем, компьютер для выполнения своих функций – вам необходимо продавать результат своего труда тем, кто имеет другие средства производства, которые могут непосредственно принести прибыль: фирму, которой нужны ваши подсчеты, или собственно СМИ, которое может принести прибыль. Это абсолютно так же, как когда швея работает на дому и продает сорочки, чтобы на них поставили лейбл Именно так сейчас работают многие фабрики в третьем мире.

В офисного планктона есть, теоретически только одно отличие. По крайней мере в теории, ему несколько легче перейти в класс мелкой буржуазии: из менеджера среднего звена превратиться самому на мелкого предпринимателя. Т.е. вместо того, чтобы пахать на кого, благодаря более высокой зарплате и (предположим) образовании, начать что-то свое и в свою очередь заставлять кого пахать на себя. Но это для тех, кому важна только собственная шкура и больше ничего. Именно для тех, кто может вызывать только презрение.

Так чем офисный планктон отличается от пролетария? Только понтами.

Одно из наиболее распространенных возражений недавно снова прочитал у знакомого:
- Такие как ты … вот уж Истинный новые Пролетарии – без капли социалки, 12-часовики, без полноценных выходных … поднимаем революцию и убивай своих буржуев.
- Ну почему, никто же не мешает уйти в неоплачиваемый отпуск) навсегда гг

На это можно ответить лишь одно: «учите Матчасть. То же можно было сказать еще о «найкласичниших» пролетариев 19 века. Ничто не мешало им освободиться навсегда. Кроме материальной необходимости.

Давно известно, что многие «обычные», классических пролетариев также не считают себя пролетариями.
Теперь целый подкласс пролетариев – офисный планктон – не считает себя пролетарием. Получается что? Пролетарии классические презирают офисный планктон. Сам офисный планктон свысока относится к классическим пролетариев. И презирает сам себя.

Результат? Вместо солидарности мы раздроблены. А именно это и нужно капитализму как системе, чтобы продолжить свое существование.

Поэтому лично я лучше признаю перед собой честно:
Я – офисный планктон.
Я – пролетарий.

И все, что из этого следует – включая уважение себя как человека, включая структурными причинами своего положения, включая чувством солидарности как с подклассом офисников, так и с классом пролетариата, включая необходимостью социальной действием, которое вытекает из всего предыдущего.

Правда, в конце концов, может сделать вас свободными.

Это занятие, сопровождаемое выращиванием воображаемого огорода и стрельбой птицами по свиньям, несколько похоже на конвейер столетней давности – но, в отличие от конвейера, на нем ничего не производится. Вернее, основной чушкой, подвергаемой постоянной фрезеровке в ходе этого занятия, является сам офисный современник. Он ведь уже давно не винтик механизма, производящего нечто. Стать винтиком и превратиться в Давателя Конкретного Результата – его большая и светлая мечта. О мастерах, которые спрыгнули с оклада и работают за процент, в его биоте рассказывают легенды с придыханием. В реальности же он – бубнящий и выбегающий курить предмет обстановки. В случае чего он загоняется и сдается в аренду оптом — вместе с массой других телефонных обезьянок. Госту подвергаются даже произносимые им слова и их порядок. Говоря откровенно, этот тип современника и существует-то главным образом потому, что экономический процесс сегодня принято упаковывать в бубнеж т.н. менеджеров по размещению заказов.

Вследствие рода деятельности его духовный мир – не похож на духовный мир какого-нибудь гофманского конторщика двухсотлетней давности. Как ни странно, современный конторщик не бежит от реальности в сверкающие миры. Применительно к нему глупо говорить о каком-либо эскапизме. Напротив, дух его, в реальности не живущего вообще, – мечтает сбежать назад, из своего искусственного пространства, и из телефонирующей стандартной чушки превратиться в настоящего человека. Достаточно взглянуть на то, как увлеченно рассекает он каждый день виртуальные заросли на потном мустанге, стремясь на бой во имя великой справедливости – и станет ясно: он мечтает быть человеком. Он хочет броситься в бурные воды жизни, трудиться до седьмого пота, воевать и умирать за что-нибудь серьезное, хочет стоять в полный рост посреди мира и взвалить на себя ответственность за его судьбы.

Трагизм его положения, однако, заключен в том, что при этом он физически остается веслоногим клерком – запуганным пятящимся существом с глазами на стебельках, у которого от самой мысли о рискованной ответственности начинает болеть голова.

В итоге, чтобы его не разорвало изнутри диалектическим противоречием – измученный тоской по реальности современник интуитивно, но в массовом порядке набредает на компромиссную идеологию. Её мы можем смело назвать «Часиксуализмом» (от словосочетания «Час Икс»).

Суть этой идеи, коротко говоря, в следующем.

Однажды – внезапно -- грянет гром. Блеснет молния. И часиксуалист поймет, что его Время Настало. Офисные рачки ударятся оземь -- и из возникших на их месте зеленых облачков выйдут суровые каратели в брезентовых куртках. Редакционные бездельники обернутся железными конармейцами. Завскладами превратятся в отряды самообороны – и вместе они отстроят заново тот рухнувший мир, в котором их десятилетиями заставляли жалко влачить.

Тот факт, что этот мир вот-вот рухнет, отметим – в рамках часиксуализма не подлежит сомнению: видите, как мир кренится? Упал очередной самолет, убита студентка, мать с детьми выгнана на улицу. Это же явно первые ласточки, первые раскаты, первые звоночки. Пора затаиться и выждать. Спасать мировое здание, пока оно в таком опасном наклоне, разумется, бессмысленно. Надо дождаться, когда оно рухнет – и тогда увидите, как здорово мы заново построим его из спасенных кирпичей.

Таким образом часиксуалист убивает дуплетом оба проклятых вопроса – «тварь я дрожащая или право имею» и «быть или не быть». Он отвечает им решительное «Имею! Быть! Но не сейчас».

Внутренний мир часиксуального современника больше всего напоминает анекдотический брежневский застой, устроенный себе самому. В роли пустоглазого инструктора из райкома, сообщающего о неопределенной продолжительности временных трудностях на пути к коммунизму – выступает сам часиксуалист. В роли слушателя, тоскующего в очереди за дефицитом – он же.

Вернемся к масс-культуре. Главное требование, предъявляемое этими сослагательными героями к произведениям – убеждать их, что Час Икс еще не наступил. Ибо его функция вообще не в том, чтобы наступать на самом деле – но в том, обезболивать текущее состояние часиксуалистов.

Поэтому потребляемое современными часиксуалистами произведение может – и даже должно – уверять зрителя и читателя, что Час Икс близится.

Оно может и должно уверять его: когда Час Икс грянет – он не растеряется.

Но ни в коем случае это произведение не должно говорить, что ему, зрителю и читателю, уже пора превращаться в действующего человека. Уже пора начать реализовывать свои принципы. Уже строить то будущее, которого он так ждет. Такое произведение, чего доброго, изменит его, перепашет и отрежет пути к отступлению – а это со стороны произведения было бы подло.

Часиксуалист, если можно так выразиться – своего рода антифауст: он готов продать душу дьяволу, чтобы его мгновение стояло где стоит и не приближалось.

Поэтому в книжках, песнях и фильмах, потребляемых им в диком количестве, мы наблюдаем одни и те же т.н. вечные сюжеты, в которые, чтоб не наскучило, упихивают все больше спецэффектов. Компании любопытных подростков пачками пожираются в заброшенных домах, пучеглазые забавные клерки находят свое счастье на южных пляжах, девушки глубоко за двадцать восемь попадают в бодрящие неприятности, чтобы на последней странице быть обнятыми необоснованно страстными шатенами.

Во всем этом потоке есть один общий элемент: отсутствие прямого обращения к зрителю или читателю с каким-нибудь призывом. С читателем сегодня, как правило, вообще не разговаривают: ему показывают набор трюков, который по определению никуда не зовет. А поскольку других способов выйти из однообразия «вечносюжетности» нет – часикесуалисты, не желающие, чтобы их дергали, вполне дружно предпочитают скучать. И, разумеется, жаловаться на то, что искусство деградировало.

В этой деградации они видят приближающийся Час Икс. По-своему замечателен тот факт, что они правы -- ибо именно они тщательно стараются приблизить его всеми силами.