Лирика

есть в октябре такое... из ряда вон.
будто бы кто-то чуткий следит за нами:
ветер гоняет в салки с сухой листвой,
тот, кто не дремлет, давно приготовил сани,

выгнал на выгул в небо табун коней –
кони подмяли кроны, затмили солнце.
время считать цыплят. тот, кому видней,
пересчитал вперёд и теперь смеётся.

знаешь, давай не будем готовить впрок
солнечных слов, обетов медово-складных.
этот октябрь – распутье ветров, дорог –
в небе сошёлся клином, а нам туда, где

листья и ветер сникнут, уснут в тиши.
и, потеряв интерес, позабыв затею,
тот, кто придумал осень и нашу жизнь,
выдохнув тьму, предаст межсезонье тленью.

глянешь в окно, а там опадает свет:
мёртвые осы сны навевать остались.
тот, кто поднять не хочет набрякших век,
дай пережить нам эту твою усталость.




© Ольга Домрачева

зубки, зубки-то обломала, он же крепкий орех - вестимо.
он любит художницу, мама, все мои "художества" - мимо.
вот она - чисто свет в окошке, луч, сияющий среди мрака,
и стихи писать она - может, я же - просто бумагомарака.
он любит художницу, мама - в экзистенции столько фальши:
ведь мужчины любят упрямо тех, которые шлют подальше,
тех, которым до них нет дела в сексуальном и прочих планах.
мама, как я его хотела!.. - о таком не расскажешь, мама.
остаётся, смирившись, верить: может, в жизни небесной, новой,
встречу милого в эмпиреях, и получится по-другому.
а пока - подкоп провалился, захлебнулась лихая атака.
он и сам давно убедился - никого не ждут на Итаке,
там художница - всем довольна, жизнь, естественно, полной чашей...
делай, милый, делай мне больно, вот такая случилась лажа.
мама, дочь твоя водку глушит, лишний раз убедившись - боже,
всё равно она чище, лучше, и красивее, и моложе.

Миллигрин

Я не умею строить. Но и ломать.
Я умею хранить, что есть.
Например, секреты.
Приходи, как сын.
Я встречу тебя, как мать.

Не от слова "предать" останется каждый - предан.

Приходи, как муж.
Я встречу тебя женой.
Не останется даже времени на любовниц.
Потому что оно стоит за двойной сплошной
и щурится, словно седой японец.

Приходи отцом.
Я встречу тебя, как дочь.
И художница-тень начертит нас на обоях.
Днём притворится самая злая ночь,
если я попрошу у ночи за нас обоих.

Одолжу сил у стен
и ясности у стекла.

Приходи любым.
Я встречу тебя Любовью.

У моей Любви во лбу горит третий глаз.

Оттого её
ну никак
не назвать слепою.

Cтефания Данилова

это, знаешь,
как пить вино
и смотреть любимые фильмы,

это счастье:

к тебе одной
примеряю свою фамилию,
а потом еще имена нашим детям.
/ты вечно споришь/

это, знаешь,
как нежным летом
вместе слушать
ночное
море,
вместе молча смотреть закат,
наслаждаться,
любить друг друга...

это счастье!
________________
ложиться спать
никогда
без тебя
не буду.

Глеб Дебольский

У окошка часы тик-так,
В крымском дворике всё не так...
Кот бесшумно вошёл и шаг
Невесом его, как душа.
В уголочке иконка - Бог,
Ступишь босо - дощат порог,
Абрикос с ветки шлёп, тяжёл,
Сочен, крупен и красно-жёлт.
Отряхнёт солнце сотни искр,
До прожилок просвечен лист...
Ступишь в утро - горяч и рыж,
Абрикосовым солнцем с крыш,
День растянется, словно кот,
И вздохнёшь ты легко-легко...

Эдельвейс

Тебе решила написать сейчас не потому, что радостные вести, а потому, что сердце не на месте и от погоды муторно. У нас в конце июня холодно. Гроза который раз цветы сбивает в кучу. Я в доме печь топлю на всякий случай. Нет, не о том хотела рассказать.
Здесь тишина такая!.. Комары не уродились будто в это лето. По вечерам в домах не видно света и не слыхать приезжей детворы. На той неделе, в ясные деньки водила внуков в лес за земляникой. Еще нарвали мы гвоздики дикой. Ну вот, опять пишу про пустяки.
Я о другом. За годы, что война нас обходила дальней стороною, привыкли думать мы, что жизнь иною уже не будет, просто не должна. Но все не так. Воинственный гормон живуч, как клещ: он ищет свежей крови, и что ему сиротский или вдовий прощальный плач и слезы похорон. Боюсь, боюсь, и в нашу глухомань придет зараза злобы оголтелой! Я вот о чем просить тебя хотела: ты ненавистью душу не погань.
Великого не надобно ума, опившись этой жгучею отравой, уверовать, что сам имеешь право вершить, кому – война, кому – сума. Потом придет похмелье на крови, и разум будет трудно пробуждаться. Мне этого, конечно, не дождаться, а ты, уж сделай милость, доживи.
Пока письмо писалось, на окне зима повисла скорбною рогожей. Ответа я не жду. Но если все же, вот адрес: до востребованья, мне.

© Инна Заславская

За шелестом, за шорохом, за вздохом
В бескрайне-голубую вышину
Умчать бы бесшабашным скоморохом.
И сказку сочинить. И не одну...
О том, как ларь открыли с чудесами,
Как осветила ранняя заря
Девчушку с лучезарными глазами -
Слепое счастье без поводыря.
О том, как там, за речкой говорливой,
Где дремлет луг в ромашковом цвету,
Рассвет краснеет юношей стыдливым,
Увидевшим девичью красоту.
Я этих сказок сочиняю много:
Они отвлечь способны от невзгод.
Но почему растет в душе тревога,
И в серый цвет окрашен небосвод?

Людмила Некрасовская

Старый город целует в затылок седой туман, и в кустах придорожных тихонько поют сверчки. Под ладонями сердце, под сердцем - большой обман, и бегут по земле серебристые ручейки. У Тадеуша - быт размеренный, как часы. Не сказать, чтобы ярок, но не сказать, чтобы сер. Он заботливый брат и очень хороший сын, не придирчив и весел, в меру красив и смел. Он удачлив в работе и спорится дело в руках, как и все в его жизни, привычно со знаком ''плюс''. Только Бог продолжает куда-то его толкать, на ему одному лишь ведомую стезю.
Да, Тадеуш влюблен. Но, впрочем, неглубоко, (до тех пор, пока не увидит ее лица). Он глядит на нее через ширму больничных штор. И ни слога не вымолвить, ни словца. У Кристины веснушки, и шрам посреди груди, (где чужое сердце по венам гоняет кровь). Он тихонько касается бледной ее руки. Незаметно, нечаянно, вновь и вновь. Он талантливый доктор и лучший в стране хирург. Быть его пациентом - удача, большая честь. Но Кристина устало шепчет: ''ведь я умру?''. И Тадеуш никак не может ответить ''нет''. Да, она безнадежна. И шанса почти что нет. Но вот это ''почти'', заставляет идти вперед. Хирургический скальпель старательно режет Смерть. И в глазах у Тадеуша - тихий и твердый лёд.

Он ложится спать, и рядом ложатся сны. И мучительно-быстро подходит срок. Но у самой границы последней для них весны, в его комнату тихо заходит единорог.
Это сон. Но очень хороший сон. После тяжких кошмаров - глоток ледяной воды. В голове раздается негромкий звон, расплывается комната, всюду растут цветы. И в туманной дымке, серебряной и живой, странный зверь несмело жмется к его рукам. Пустота отступает, и ''скорой'' стихает вой, создавая покой, так нужный его мозгам.
Сны становятся чаще - раз в месяц, неделю, день. И все время к нему приходит единорог. Этот сильный, волшебно-прекрасный зверь, провожает его по тропам иных дорог. Они ходят порой по солнечной чешуе, по планетам далеким, идут по морскому дну. И как будто бы, боль остается во сне, пробуждая его, наполненным сил, к утру.

У Кристины дела все хуже, и ''десять дней'' - говорят на коллегии созванных докторов. Он пытается больше не думать, забыть о ней. ''Пациентка, всего лишь. Нет, выдумка, не любовь''.
Только взгляд ее, олово и руда, проникает под кожу, касаясь незримых струн. ''Операция послезавтра, и я всегда
побеждал, покоряя саму Судьбу''.

И бушует гроза перед страшным днем. У Кристины остался последний шанс. Он ложится спать и забывается сном. Будто в самый, самый последний раз.
Снова сад и сотни цветущих роз. Белоснежная грива чудесного существа. В его умных глазах таится немой вопрос. ''Будто бы он видит суть моего естества''.
''Помнишь сказки, Тадеуш? Из детских далеких лет? Будто рог этой твари излечит любую хворь. - этот дьявольский голос щекочет в его голове. - Что ты выберешь? Преданность или любовь?''.
Скальпель мелко дрожит в руке, (и откуда он здесь?), белоснежную шкуру запачкала алая кровь. ''Есть ли смысл убить его только во сне?'' Рог, тяжелый и гладкий, со стуком летит на песок.
Пять утра, будильник стрекочет вновь. И Тадеуш, с трудом разлепив глаза, видит свежую простынь, выпачканную в кровь, и отломанный рог, в дрожащих своих руках.
Но не время для мыслей, настала пора для дел. Через час острый рог превращается в порошок. Операция в девять, Тадеуш торопится к ней. К своей нежной Кристине, сквозь тысячи миль дорог.
Он дает ей напиток из белого порошка.''Выпей. Это лекарство'' - подносит к губам стакан. И чуть позже, она засыпает в его руках, он целует ее, касаясь щеки слегка.

Операция очень успешна. Твердят: ''Талант, совершил невозможное, словно какой-то бог''. Но Тадеуш, как будто не слишком рад, и пульсирует болью его висок.
Перед выпиской он не приходит к ней. Он не ищет, не пишет и не звонит. Пусть пройдет вереница печальных дней. И Кристина не вспомнит его любви.

Он порочен и грязен, он сломанный и кривой. На руках его - кровь невинного существа.
Пусть Кристина выходит замуж не за него. Но она теперь счастлива.
И жива.

Джио Россо

Вакансия Музы, в принципе, хороша: живи в центре сердца, плюй в форточку для души, волосы старой памяти вороша, на шею садись и приказывай: "нннуу, пиши!". Автор не платит ни ломаного гроша; её гонорар - ни больше, ни меньше - Жизнь.

Муза имеет право, мозги и вид на жительство между самых красивых строк. Правда, она бесправна в своей любви к Автору. Автор должен быть одинок, капельку инвалид и тем - индивид. Как балерина, что не имеет ног.

Муза должна собой воплощать огонь, вечно цитируя "Не для тебя зажглась". Если она и хочет подать ладонь, надобно сжать в кулак и ударить в глаз, пока придуманный Автором белый конь в голос ржёт за воротами битый час.

Муза - равновелико добро и зло, прижатый к виску заряженный пистолет. Сотрудничество плодотворно, когда залог - это оставленный лёгким дыханьем след. Бродскому в этом с Басмановой повезло. Тысячи строк, мучительных надцать лет...

Даже не знаю, чего я больше хочу.
Муз или Муж?
Звёзды или цветы?

Гамма, палитра, спектр сумасшедших чувств - это свеча в краю любой темноты.

Если я стану Бродской - хотя б чуть-чуть,
я обещаю, Басмановым будешь ты.

Стефания Данилова

Июнь, а город улегся в луже. Проси, ругайся — такой вот он.
В итоге снова взамен подружки на локте виснет осенний зонт,
Идти куда-то совсем не хочешь, сидеть бы дома и ждать тепла,
Читать бы книги и греться чаем под стук дождинок о гладь стекла.

А город тает в оконной раме, течет по стеклам куда вниз,
И даже странно, что клен зеленый и не роняет шершавый лист.
Седые тучи висят на крышах, играют скучный осенний блюз,
Но сердцу хочется новых битов и ворох ярких июньских чувств.

Фальшивый месяц назвался летним, ему поверив - пустил во двор.
Теперь за дверью резвится осень, стреляет грустью. Опять в упор.
И тонешь в чашке вчерашних мыслей, что нужно вылить уже давно.
Боишься вылить, признайся — страшно ходить по краю и видеть дно.

Забавно, правда? Давал же клятву, что все отпустишь еще зимой.
Сугробы стерлись под тусклым солнцем, весна явилась к тебе домой.
Затем и лето прислали с юга восполнить в сердце чуток тепла.
Вот только почта опять подводит, и дождь швыряет куски стекла.

(с) Deacon